Рассказы. Мария Хайнц

долго. Это с работы. Важный звонок. Он у папы так спокойно не сидит, как у вас. Наверное, опыт есть?

      – Никакого, – Берг смущенно улыбнулся и осторожно передал малыша матери. – Первый раз маленького ребенка на руках держал.

      – Удивительно! – госпожа Шмидт прижала к себе сына, по-прежнему тянувшего пухлые ручки к бороде соседа. – Так о чем мы? Вы про шум говорили… Обувь…

      – Да так, ничего… Все это не очень-то и важно, – Берг махнул рукой и направился к себе, покачиваясь на каждой ступеньке в такт мелодии, слышимой только ему.

      С тех пор сосед на шум не жаловался. Меньше его, конечно, не стало. Даже наоборот. Малыш научился ползать, хватать предметы и кидать их на пол, стучать ложкой по тарелке и совершать другие увлекательные громозвучные действия. Спектр желаний его ежедневно пополнялся, о чем он извещал мир требовательным криком. Берг ощущал не только это. Он просыпался теперь засветло вместе с малышом и ждал, когда мама, вняв его все нарастающим призывам, прижмет ребенка к теплой, полной молока груди. Насытившись, мальчик засыпал еще на час. Около восьми он сползал с кровати, пробирался на четвереньках на кухню и голосил, барабаня по холодильнику кулачком. После завтрака мама с сыномвыходила гулять. В это же время, теперь каждый день, Берг наматывал круги по привычному «колясочному» маршруту госпожи Шмидт. Когда та направлялась домой, Берг помогал ей подняться на второй этаж и махал малышу рукой, пока его улыбающееся личико не скрывалось в квартире: наступало время послеобеденного сна.

      Берг, убаюканный тишиной, дремал в кресле у компьютера и улыбался. Ему чудилась волшебная музыка, наполненная глубинным смыслом. Малыш опять сидел у него на руках, теребил его бороду, колол об нее свои пухлые ручки и заливался смехом. Берг крепко прижимал к себе его маленькое тельце, будто в один момент хотел ощутить все то, о существовании чего до недавнего времени представления не имел: он вдыхал запах материнского молока с легким ароматом свежей клубники, гладил мягкую, шелковистую кожу ребенка, удивлялся бессловесной игре озорного личика. Заливистый смех мальчика ласкал его абсолютный слух и казался прекраснее любой, самой совершенной мелодии. Потом мальчик пропал, и перед глазами Берга предстали лица из другой жизни – по ту сторону двери, за тремя засовами и решетками на окнах: девушек, с которыми он встречался в молодости, зрелых женщин, которые предлагали ему любовь и верность, но так и не родили детей – он их не хотел… – всех тех, кому он неизменно говорил «нет». Всех тех, кого он, не задумываясь, оставлял за дверью, отсекая разом любой намек на приближение, прикосновение чужого, тревожащего, опасного. С ревностью надзирателя он охранял квадратные метры идеального мира одиночки, которого сам сюда заточил.

      Наверху раздался громкий крик. Берг вздрогнул, протер глаза и растерянно огляделся по сторонам. Странный сон…

      Проснулся, маленький разбойник! Сейчас поест и поползет по квартире. Сначала в большую комнату, на журнальный столик. Нельзя! Бум. Конечно, больно, если упадешь. Теперь