Маша, кот и шуры-муры. Ольга Вадимовна Юдина

тыми глазами на старичка, который сидел рядом с ним на подоконнике. Старичок был маленький, с длинной бородой и в тапках.

      – Может, ты зря её хахалю сковородку на ногу уронил? – продолжал он. – Всё ж какой-никакой, а кавалер!

      Васькины глаза недобро вспыхнули.

      – Не зр-р-ря, Матвей Тимофеевич, не зр-р-ря! Кавалер-р-р нашёлся! Глаза его видел? Точно у собаки бешеной! И пах псиной! – Васька чихнул. – Он за Машкой только ради квартир-р-ры ухаживал, под себя подбир-р-рал. И тебя бы спр-р-роваил, быстр-р-ренько!

      – Как-так спровадил? – опешил старичок. – Но-но! Меня так просто не спровадишь! Я в этом доме…

      – Знаю, знаю, – Васька прищурился и посмотрел в окно. – Пять веков пр-р-рожил! А дому-то только пять десяточков! Ох, вр-рёшь!

      – Ну тебя, Васька! – домовой Матвей Тимофеевич от досады сплюнул через левое плечо. – Я же говорил тебе, что речка здесь была, и деревенька стояла, маленькая такая…

      – И нар-р-роду в ней, поди, не было. Откуда же столько вас, домовых, р-р-расплодилось?

      Матвей Тимофеевич насупился и отвернулся к окну.

      За окном летели мелкие сероватые снежинки. Прохожие, вдвинув голову в шарфы и пальто, торопливо шли к остановке. В общем, смотреть за окном было совершенно не на что и, посопев ещё немного, Матвей Тимофеевич снова повернулся к коту.

      – Вась, она же всё грустит. Весь свой дневник разбитыми сердцами изрисовала. Как маленькая. А самой-то замуж пора давно!

      Васька хмыкнул в усы и протяжно мурлыкнул:

      – Ага, по чужим дневникам, значит, шастаем!

      Домовой смутился.

      – Ну не то чтобы… – он почесал затылок, потом нос, потом потёр друг об дружку ноги и снова уставился в окно. – Самую малость если, а то как в доме порядок держать, если в голове у хозяйки чёрти что творится. А она же мне… Как родная дочь, всё равно что. Я же её с пелёнок помню!

      В это время во входной двери щёлкнул замок, в прихожей зажёгся свет.

      – Пр-ришла твоя дочурка! – язвительно мурлыкнул кот. – Встр-р-речай!

      – Прикрой, Вась! – шепнул домовой.

      Васька спрыгнул с окна и, мурча, направился в коридор, где Васькина хозяйка стягивала с себя неуклюжую шапку с помпоном и разматывала толстый, крупной вязки шарф.

      Девушка наклонилась к коту и погладила его по голове.

      – Привет, Вася, Васенька-коток, один только ты и ждёшь меня в этой жизни. Да и то, потому что голодный!

      Она тяжело вздохнула и начала стягивать сапоги, с которых на пол падали большие грязноватые капли.

      – Как же я не люблю всю эту сырость, – один сапог встал на коврик. – И серость. Так и проживёшь всю жизнь, в серости. И сырости, – второй сапог аккуратно встал рядом с первым.

      Вася потёрся девушке об ноги, замурчал и краем глаза проследил за тем, как с подоконника в комнате тихонько спрыгнул домовой, пробежал мимо старого дивана в коридор и незаметно прошмыгнул в ванную, к самой дальней стенке – там у домового был свой маленький домик.

      Девушка, погружённая в свои мысли, ничего не заметила. Она снова вздохнула («Всё вздыхает и вздыхает», – заметил кот) и направилась к окну в комнате.

      Через полчаса Васька прокрался в ванную.

      – Вылезай, Матвей Тимофеевич, совсем наша деваха того.

      Домовой испуганно уставился на кота.

      – Что того? Заболела, чай?

      – Не заболела! Сам посмотр-р-ри! – кот фыркнул в усы.

      Домовой следом за Васькой прокрался в комнату и украдкой выглянул из-за дивана. В комнате было темно.

      Хозяйка сидела на подоконнике незашторенного окна и смотрела в небо.

      – И долго она так сидит? – спросил домовой.

      – Как пр-р-ришла, так и сидит, – кот взмахнул хвостом. – Даже меня покор-р-рмить забыла, каково, а?

      – Того и гляди, стихи писать начнёт, – мрачно уронил домовой. – Тогда и вовсе пиши пропало. Что у неё в институте?

      – Сдала вчера последний экзамен. Ср-р-редневековая литератур-р-ра.