Chemia ogólna i nieorganiczna. Pierwiastki i związki chemiczne. Surowce i produkty nieorganiczne. Obliczenia chemiczne i problemy. Группа авторов

sis>

      И ты в этот час вступи, втеки,

      Навеки в него врасти.

      Дороги, сколь ни были б далеки,

      Могли лишь сюда вести.

      Лишь раз приглашён ты бываешь судьбой

      На встречу с самим собой.

      А если достанется миг всего —

      Держись и за этот миг.

      Будь счастлив, коль ты разглядел его,

      В безбрежность его проник.

      Всей силой держись: чуть ослабишь хват —

      Не станет пути назад.

      Теперь дела нет до хвалы и хулы:

      В глаза им гляди в упор —

      И вспыхнет туман полусонной мглы,

      Расплавятся скрепы шор,

      И сполохом радуга, брызнув, замрёт,

      И в звёздах проляжет ход.

Гравировка на латунном чернильном приборе, безвозвратно утерянном в 1920-х годах

      Часть 1. Три Сруба

      Глава 1

      Шок… может явиться основной причиной смерти…

      По существу, морфологических признаков, характеризующих шок, нет.

Учебник судебной медицины

1

      – Господи, куда же я теперь со всем этим денусь? Что же за напасть такая?..

      Лиловые и жёлтые отсветы на гаснущем небе вычерчивали контуры каждой взметнувшейся кроны. Над этими силуэтами грозно нависал крюк колодезного журавля, а чуть поодаль торчал кверху неизвестного назначения голый столб.

      Прямо впереди виднелся потемневший сруб, могучий и приземистый, обнесённый хилой изгородью, да и то не со всех сторон. Занавешенные изнутри окна светились. Из трубы на крыше вился беловатый дым.

      Сзади, с боков со всех сторон вздымался роскошный лес, сухой, духовитый, но возвращаться в него не хотелось нипочём.

      Нога отчаянно ныла и пульсировала, однако с правым предплечьем дела обстояли куда хуже. Кровь текла из рукава уже открыто, толстая ткань пропиталась ею насквозь, отяжелела и липла. Кость, нужно полагать, была сломана, и хорошо, если наружу не торчали осколки. О том, чтобы шевельнуть пальцами, не приходилось и мечтать. Всё тело сотрясал озноб, губы, вероятно, посинели и слушаться отказывались. Стылый пот тёк со лба, а майка сделалась обжигающе ледяной. Как тут не врезать дуба в этой глухомани, было тайной, но чему ж удивляться? Скорее, поразил бы иной исход: недавно вроде завязалось оно, закрутилось в узел, однако жизнь сумела так споро прыгнуть с ног на голову, что уже и не вспомнишь, можно ли по-другому. И времени прошло чуть, а словно бы вечность…

2

      Словно бы вечность впихнулась в окаянные полнедели. А началось, видно, с того клятого звонка. Нет, раньше, раньше оно началось, звонок, дом с отсыревшими стенами – это потом, а началось раньше. Ничего не предвещало ещё грядущих несуразиц, всё катилось гладко и привычно, и вдруг – на тебе: ни с чего приснился дурацкий сон. Кто бы о нём вспомнил, но события последующих дней свернули настолько вкривь, что волей-неволей пришлось копаться в памяти: где же скосило-то, когда прямая и размеренная жизнь вдруг вильнула набекрень? Тогда-то и всплыл этот сон.

      Был он не то чтобы слишком многозначительным, но заслуживал уважения хотя бы потому, что Георгий его отчётливо запомнил. Лет двадцать уже никаких снов не случалось вообще. То есть, может быть, и случалось, но забывались они быстрее, чем успеваешь поутру разлепить ресницы. А этот запомнился в деталях, от первой до последней секунды, и был он до того нелепым и живым, словно бы прошедшие десятилетия улетучились, и вместо вдумчивого солидного человека возник едва сознательный подросток с температурой. Да, что-то весьма сходное грезилось в детстве в первые дни гриппа, когда организм полон ещё невероятной силы, и недуг не способен разойтись всерьёз, отыгрываясь на ярких и несообразных историях, героем которых становишься до самого утреннего пробуждения.

      Именно так и получилось в этот раз. Георгий отчётливо, со всеми подробностями увидел себя в университетском коридоре, куда явился для встречи с доцентом Масальским. Доцент должен был давать консультацию, и не абы какую, а строго индивидуальную, и касалась она абсолютно понятных во сне, но невоспроизводимых после деталей поездки на электричке. Как это вязалось в целое, сказать невозможно, но именно пресловутая поездка шла в зачёт и чуть ли не заменяла курсовую работу, если не весь диплом сразу. Георгий прошёл по чумазому красному паркету и потянул ручку аудиторной двери.

      За дверью оказался не тесный класс, а поместительный амфитеатр с деревянными партами. Масальский сидел в нижней точке амфитеатра за крашеным лекторским столом и листал потёртый фолиант. На вошедшего он посмотрел выжидательно, но ничего не произнёс. Георгий направился к пристроенному у стола сидению (что-то наподобие деревянного кресла – кто его точнее разберёт во сне-то?) и вручил Масальскому листок. Доцент оторвался от книги, аккуратно её закрыл