Совдетство. Юрий Поляков

бровями прельщает нашего князя конями, шатрами, булатами, красивыми пленницами, но у Игоря есть дома жена, и он к ней скоро сбежит. Эту оперу передают часто и по радио, и по телеку, поэтому содержание я знаю почти наизусть.

      В дверь постучали, и в комнату заглянул лысый дядя Витя Петрыкин, отец моего друга Мишки:

      – Приятного аппетита!

      – Спасибо, Виктор. Садись к столу! – строго пригласила мать.

      – Да нет, мы с Валюшкой – уже… того… перекусили.

      – Дядя Витя, а Мишка когда вернется? – спросил я с набитым ртом.

      – Прожуй сначала! – наставительно буркнул Тимофеич.

      – Позавчера только в деревню увезли дружка твоего. На парное молочко. Теперь жди к первому сентября.

      – Жа-алко!

      – Оно – конечно.

      – А что там ваш Володя? – участливо поинтересовалась маман.

      – И не спрашивайте, Лидия Ильинична! Как лег лицом к стенке – так и лежит. Скоро два месяца…

      – А институт?

      – Не желает. Ничего теперь не хочет… Говорит: в армию пойду.

      – И то дело! – кивнул отец. – Проветрит башку и поступит через два года.

      – А если на флот? – спросил я.

      – Тогда через три. Я три с половиной года отбарабанил – и живой.

      – Миш, ну что ты ерунду мелешь! Вить, врачам-то показывали?

      – А то как же! Не раз.

      – И что?

      – Сказали: стресс.

      – Это еще что за дрянь такая? – удивился отец. – Не слыхал.

      – Новая болезнь. Нервная, – вздохнул Петрыкин. – Лечить не умеют. На молодой организм надеются. Тимофеич, козла-то забьем после ужина?

      – Никаких козлов! – вскинулась маман.

      – Посмотрим! – набычился отец: он терпеть не мог, когда им «рулили».

      – Тогда я четвертого не ищу!

      – Третьего тоже не ищи! – парткомовским голосом предупредила Лида, намекая на распитие в неположенном месте.

      – Ну что вы такое, Лидия Ильинична, говорите! – обиделся Петрыкин и, закрывая дверь с той стороны, напомнил: – Тимофеич, ждем!

      Но маман знала, о чем говорила. Дядя Витя славился тем, что иногда напивался до беспамятства. Несколько раз его, беспробудно спящего, привозил на мотоцикле с коляской наш участковый Антонов. Этой зимой соседа где-то подобрали и приволокли в общежитие на санках. Чуть не замерз. С отцом такого никогда не случалось, хоть и он тоже не без греха. Пока Лида жарила на Большой кухне картошку, ему удалось дважды сделать свое дело: достать железную фляжку из тайника – бокового кармана зимнего пальто, висевшего в нафталиновой темноте шифоньера, плеснуть в хрустальный стаканчик, поспешно выпить, занюхать черным хлебом и погрозить мне пальцем, мол, не проболтайся, ни-ни! У отца есть такая специальная фляжка, плоская и выгнутая, чтобы плотнее прилегала к груди. Он называет ее «манерка».

      – Почему «манерка»?

      – А леший его знает. Манерка – и все тут.

      В ней Тимофеич выносит с завода спирт, которым положено протирать контакты. Не знаю уж: