К солнцу за горизонт. Чхве Чинён

ли она до сих пор.

      Я родилась в Корее. Там я встретила Тана и подарила жизнь Хэрим и Хэмину.

      Это было очень давно.

      Сейчас Хэмин живет в Варшаве. Недавно его жена родила четвертого ребенка. Мне сказали, что девочку назвали Ивонной. Говорят, она совсем крошечная – не больше головы Хэмина. Собственными глазами я не могу увидеть эту бесценную хрупкую маленькую жизнь. Не могу ни прикоснуться к ней, ни обнять, ни приложиться губами.

      Хэрим умерла, когда ей было десять. После ее смерти мы уехали из Кореи. Я не пыталась что-либо объяснить сыну, когда мы покидали страну. Хэмину тогда было шесть лет, вопросов в тот период он задавал множество. Хэмин не понимал, почему родители вдруг заставили его расстаться с велосипедом, компьютером, комнатой его старшей сестры, и зачем нужно бежать из дома. Я не знала, как объяснить ему все это. Я не сумела сказать, что теперь мы должны сохранить хотя бы собственные жизни.

      Была ночь понедельника. Лежа в спальне, я краем уха услышала полуночный выпуск новостей: передавали, что где-то за границей случилась вспышка странной болезни. Я была занята подсчетом расходов на подарки в тот месяц и параллельно слушала комментарий диктора о том, что вирус эволюционирует, постоянно адаптируясь к новым вакцинам, продолжает распространяться, и до сих пор не удалось установить ни механизм инфицирования, ни надлежащие меры предосторожности. На следующий день вихрь новостей о вирусе уже кружил по улицам города. «Все быстро вернется в норму», – верили мы, ведь беда случилась в какой-то далекой стране, ведь современная медицина и правительственные меры победят болезнь не сегодня, так завтра. Даже слушая вести о том, что в Америке число погибших продолжает расти, люди по-прежнему беспокоились лишь о средствах к существованию, старости и образовании детей.

      Внезапно мне сообщили, что Хэрим умерла. Она скончалась в больнице меньше, чем через час после того, как ее привезли из школы на скорой. В то утро дочь проспала. Она умылась, стала собирать волосы и вслух заметила, что у нее горячий лоб. Закидывая рюкзак на плечи, Хэрим безжизненным голосом пробормотала себе под нос, что хочет съесть «воппер» с пулькоги, – будто озвучила какую-то свою давнишнюю мечту. Я достала пять тысяч вон и протянула ей:

      – Держи. Съешь после школы.

      Хэрим обняла меня за пояс и потерлась щекой о грудь.

      – По дороге с работы зайду в аптеку и куплю тебе лекарство, – добавила я.

      Это было наше последнее прощание.

      По официальным данным, в те сутки в стране погибло больше десяти тысяч человек. На следующий день число жертв выросло почти в пять раз. Мы забрали из больницы брошенное там тело Хэрим и похоронили ее на горе недалеко от дома. Не проронив и слезы, мы выкопали яму. Расставание с дочерью было внезапным, как вспышка молнии: мы даже не успели осознать, что такое смерть. Лишь когда мы уложили ее тело в могилу и начали забрасывать землей, у меня открылись глаза: я спешила оставить собственного ребенка на дне холодной ямы. С истошным воплем я бросилась к дочери и сжала ее в объятиях. Хотелось