Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

затем храбро, в тон его чувствам:

      – Хорошо, что позвонил.

      – Я приехал в Пасси, к твоей студии – и сейчас там, напротив нее. Думал, может, мы покатаемся в Буа.

      – О, я на студии всего минуту пробыла! Как жалко.

      Молчание.

      – Розмари.

      – Да, Дик.

      – Послушай, со мной происходит что-то невероятное из-за тебя. Когда ребенок возмущает покой пожилого джентльмена, все страшно запутывается.

      – Ты не пожилой, Дик, ты самый молодой на свете.

      – Розмари?

      Молчание. Дик смотрел на полку, заставленную скромной французской отравой – бутылками «Отара», рома «Сент-Джеймс», ликера «Мари Бризар», «Апельсинового пунша», белого «Андре Фернет», «Черри-Роше», «Арманьяка».

      – Ты одна?

      Я опущу шторку, ты не против?

      – А с кем, по-твоему, я могу быть?

      – Прости, в таком уж я состоянии. Так хочется оказаться сейчас рядом с тобой.

      Молчание, вздох, ответ:

      – Мне тоже этого хочется.

      За телефонным номером крылся номер отеля, где она лежала сейчас, овеваемая тихими дуновениями музыки:

      Двое для чая.

      Я для тебя,

      Ты для меня –

      Одниии.

      Дик вспомнил ее припудренную загорелую кожу, – когда он целовал ее лицо, кожа у корней волос была влажной; белое лицо под его губами, изгиб плеча.

      – Это невозможно, – сказал он себе и через минуту уже шел по улице к Мюэтт, а может, в другую сторону – в одной руке портфельчик, другая держит, как меч, трость с золотым набалдашником.

      Розмари вернулась за стол и закончила письмо к матери.

      «…Я видела его лишь мельком, но, по-моему, выглядит он чудесно. Я даже влюбилась в него. (Конечно, Дика Я Люблю Сильнее – ну, ты понимаешь.) Он и вправду собирается ставить картину и чуть ли не завтра отбывает в Голливуд, думаю, и нам тоже пора. Здесь был Коллис Клэй. Он мне нравится, но виделась я с ним мало – из-за Дайверов, которые и вправду божественны, почти Лучшие Люди, Каких Я Знаю. Сегодня мне нездоровится, я принимаю Средство, хотя никакой нужды в нем Не вижу. Пока мы не встретимся, я даже Пробовать Рассказать тебе Обо Всем, Что Случилось, не буду!!! А потому, как получишь это письмо, шли, шли, шли телеграмму! Приедешь ли ты сюда, или мне лучше ехать с Дайверами на юг?»

      В шесть Дик позвонил Николь.

      – У тебя какие-нибудь планы есть? – спросил он. – Может, скоротаем вечер тихо – пообедаем в отеле, а оттуда в театр?

      – Думаешь, так? Я сделаю, как ты захочешь. Я недавно позвонила Розмари, она заказала обед в номер. По-моему, это всех нас немного расстроит, нет?

      – Меня не расстроит, – ответил он. – Милая, если ты не устала, давай что-нибудь предпримем. А то вернемся на юг и будем целую неделю гадать, почему мы не посмотрели Буше. Все лучше, чем киснуть…

      Это был промах, и Николь тут же за него ухватилась:

      – По какому случаю киснуть?

      – По случаю Марии Уоллис.

      Она согласилась на театр. Такое у них было обыкновение: стараться не уставать – тогда