Карельский блицкриг. Владимир Панин

ли вы письма и посылки от семьи? – монотонным, ничего не выражающим голосом продолжил крючкотвор.

      – Да, – с некоторым напряжением в голосе ответил Рокоссовский. Он внимательно смотрел на юриста, пытаясь поймать его взгляд и определить, знает его или нет, но тот не отрывал глаз от блокнота.

      – Имеете ли вы возможность читать газеты, журналы и книги?

      – Да, – прозвучал ответ, и юрист поставил на листке очередную галочку.

      – Регулярно ли проводится у вас в камере санитарная обработка?

      – Да.

      – Хорошо, – сдержанно констатировал юрист и буднично перекинул страницу блокнота. Он был большой, с круглыми скобками вверху, и страницы можно было перелистывать одну за другой.

      – Есть ли у вас жалобы на состояние своего здоровья?

      – Нет… – с некоторой задержкой ответил Рокоссовский к огромной радости Герасименко и Громогласова.

      – Были случаи отказа вам в медицинской помощи? – задал свой очередной вопрос зловредный очкарик.

      – Нет, – произнес комдив и в этот момент уперся взглядом в надпись, сделанную карандашом на тыльной части перевернутой страницы. Перевернутая юристом, она оказалась точно перед его глазами, и Рокоссовский не мог ее не прочесть.

      Короткая, всего в несколько строк, она содержала крайне важные для комдива сведения.

      «Дело комдива Рокоссовского – тухлое. Все давшие против него показания расстреляны, новых материалов нет». Таково было резюме изучившего дело комдива военюриста, записанное в черновом варианте на странице блокнота.

      Едва комдив прочитал эти слова, как сердце его застучало в бешеном темпе. Он с удивлением поднял глаза на юриста, но тот по-прежнему упрямо не посмотрел в его сторону.

      – И последний вопрос. Есть ли пожелания в адрес администрации тюрьмы?

      – Нет, – чисто механически произнес комдив, усиленно переваривая открывшуюся ему правду.

      – У меня все… – военюрист закрыл блокнот и с видом исполнившего свой долг человека посмотрел на Громогласова, который тут же дал команду увести арестованного.

      Кем был этот военюрист, знакомым, которого комдив так и не смог вспомнить, или просто хорошим человеком, которого бывшие сослуживцы попросили помочь арестованному Рокоссовскому, так и осталось неизвестно. Некоторое время Константин Константинович опасался, что все это хорошо подстроенная чекистами провокация, но чем больше он думал, тем сильнее убеждался в обратном.

      О том, что написал юрист, он и сам догадывался, выстраивая логическую цепочку в своих рассуждениях, сидя в камере. Но одно дело предполагать и совсем другое – получить конкретные подтверждения своим догадкам, пусть и столь необычным способом.

      Брошенным судьбой кругом следовало воспользоваться, и, вернувшись к себе в камеру, он принялся выстраивать тактику своего освобождения.

      На очередном допросе комдив сказал, что готов к сотрудничеству со следствием, но только после очной ставки с теми, кто дал на него показания.