Кровь изгнанника. Брайан Наслунд

не думал, что ты у нас философ.

      – Я полон неожиданностей, – заявил Бершад, почесывая бороду. – Через месяц ваш верден отсюда уберется.

      – Верно, – кивнул Морган. – Вот только каждый день он травит стада, того и гляди доберется до деревни. Выдрину Утесу и без драконов хватает бед, а коль скоро в наши края забрел драконьер, то…

      – Я не виню тебя за призыв о помощи, – сказал Бершад. – И не отказываюсь от битвы. Просто напоминаю, что дракон вскорости улетит. Так что если он со мной расправится, дальнейшей помощи можно не просить. А что еще тебе о нем известно?

      – Местный свекловод, видевший дракона вблизи, рассказывал, что ящер одноглазый. На месте второго глаза – шрам.

      – Что, его уже кто-то пытался сбороть?

      – Видно, кто-то пробовал, да промахнулся. Но глаза лишил.

      – Зато он сразу поймет, что я задумал, – вздохнул Бершад.

      – Шипогорлые вердены не отличаются умом и сообразительностью. Может, он уже не помнит, что случилось.

      Бершад хмыкнул, задумался, но ничего не сказал.

      Они шли уже почти час – Бершад, Роуэн, осел, мастер Морган, Джолан и шумная толпа крестьян, разительно отличавшихся от предусмотрительных, осторожных охотников.

      Кто из жителей деревни требовал ускорить шаг, кто – замедлить ход, кто опасался приближаться к логовищу дракона, однако же никто не выказывал намерения поворачивать назад.

      Выйдя из леса, Бершад остановился, окинув взором широкое поле жухлой пшеницы, уходящее к скальным плитам предгорья Зеленый Клык. По обоим краям поля высились дубы и сосны с замшелыми стволами, земля поросла густым кустарником.

      – Тут, что ли? – спросил Бершад.

      – Дракон устроил логовище в дальнем конце поля, – пояснил мастер Морган. – Прорыл лаз на стыке двух скальных плит, там и ночует, а днем рыщет по окрестностям. На этом поле еще недавно паслись сотни овец.

      – Да, фиг к нему подберешься, – пробормотал Роуэн.

      – Точно, – кивнул Бершад. – Давай готовься.

      Роуэн освободил осла от навьюченной на него ноши, опустил на землю дубовый сундук, открыл его и начал извлекать оттуда части доспехов, передавая их Бершаду. Драконьер сам затягивал ремни и застегивал пряжки. Оба так четко и споро справлялись с работой, не делая лишних движений и не тратя слов, что было ясно – они проделывали это сотни раз. Бершад надел длинную черную кольчугу, легкий чешуйчатый нагрудник цвета лесного мха, поножи, перчатки, наплечья со вшитыми в них тонкими полосами стали и небольшой латный нашейник.

      В поэмах и балладах начищенные латы воина всегда ярко блестели, а само облачение в доспех представлялось священным ритуалом, исполненным достоинства и чести. Воины защищали Альмиру; бароны или даже сам король велели этим отлично обученным конным бойцам защищать державу мечом. Простой люд считал воинов героями и светочами доблести и славы, а альмирская знать набирала их в личную гвардию, чтобы удерживать власть в своих владениях.

      Но Бершад Безупречный не был ни воином, ни бароном. Его лишили этих званий.