Позади Москва. Сергей Анисимов

один бегущий человек – почему-то не от эскалатора, а к нему, – и на этом все кончилось, они с воем нырнули в туннель. Вика перевела дух, покачала головой и едва не выругалась вслух. Могла бы и выругаться – никто бы не услышал. Или услышал, но и слова бы не сказал. Потому что это было мелочью по сравнению с происходившим снаружи, за контуром ярко освещенного вагона метро, несущегося по увешанным кабель-каналами туннелю. Под многометровой толщей гравия, глины, песка, невской воды и всего остального.

      «Теперь до «Лесной» точно», – сказала она сама себе и поразилась тому, что голос дрожал. Даже притом, что произнесла она эти слова мысленно. Взглянув же в темное окно на собственное отражение, Вика почти испугалась: на темном смазанном лице ее глаза сверкали, как у зверей в детских мультфильмах. Ей впервые захотелось заплакать от страха и обиды, но она все-таки сдержалась. Помогло то, что отец был где-то далеко, и, может быть, в эту самую секунду он вел в ставшем чужим небе свой бомбардировщик, увешанный ракетами и бомбами. Рвался к какому-нибудь мосту или шоссе – как долго они были для Вики ничем, неразличимыми черточками на неинтересной карте, – забитым, вражескими машинами и солдатами и спешащими сюда, чтобы убить ее и маму. И старшую сестру, и ее мужа, и их маленького ребенка, и всех соседей, кроме тех, кто будет к моменту их прибытия уже записывать фломастером номера на ладошках. В той очереди, о которой так доходчиво сказал майор Леонид: в полицаи, охранять концлагеря.

      Вика представила весь их огромный микрорайон, превращенный в концлагерь. Всех жителей их улицы с названием, которого она стеснялась в разговорах с друзьями, согнанных в одно место, за спирали режущей проволоки, под вышки. Почему-то в этой картинке, вставшей перед ее глазами, – на вышках, за пулеметами, или в стороне, удерживая рвущихся с поводков овчарок, были немцы. Потом она подумала, что да, могут быть и немцы. Только форма будет не та, которую она себе представила. Что будут они делать с таким количеством людей? Поить качественным баварским пивом, сжигая перед этим громадный комплекс «Балтики», гордо торчащий посреди Викиного района, как Кремль посреди Москвы? Или не «сожгя»… а что? «Сжигя»? «Сжегчи»? Вика сморщилась, пробуя эти слова на вкус, и от этого ее наконец отпустило. Стало легче дышать, расползся густой комок внутри, между горлом и желудком. Они были уже на «Горьковской», – долго же это заняло. Никто на нее не смотрел, все были заняты собой, своими тихими разговорами или мыслями. И по-прежнему никто не открыл ни одной книги, ни одной газеты. Выходят ли еще газеты? Она не знала.

      Из глубины памяти всплыло чужое, ненужное слово: «селекция». Что оно означает, она сначала не поняла. Потом в голову начали лезть ассоциации, и Вика изо всех сил попыталась вернуться к той игре, что помогла всего пару минут назад. «Сожгя», «сжигя», «сжегчи»… Учительница русского языка в школе поставила бы ей двойку, класс бы смеялся, и к ней прилипло бы прозвище, которое вспоминали бы потом долго, может быть, годы. Но она давно не училась