Игра не для всех. 1941. Даниил Калинин

в нас, они лишь пытались помочь своему раненому…

      – Да стреляй ты уже!

      Поспешная очередь негодующего Василия стегнула по земле совсем рядом с раненым и его помощниками, но лишь заставила их пригнуться и уже волоком потащить своего камрада. Ан нет, скорее всего, это был командир отделения или даже офицер – только они в простых пехотных подразделениях вооружены пистолетами-пулеметами… да пофиг, все равно проще и быстрее звать автоматами. Назло послезнанию, которое начинает уже раздражать.

      Между тем, видя тяжелое положение раненого и его спасителей, активизируются немецкие пулеметчики, скрестив очереди на нашей позиции. Но в этот раз мы с Нежельским успеваем синхронно нырнуть вниз и некоторое время просто сидим рядом, тяжело дыша. Первым заговорил парторг:

      – Хороший был выстрел. Важного немца ранил, Ромка! Ранил, да не убил. А чего не добил-то? Пожалел?!

      – Василий, послушай…

      Я оборачиваюсь к пулеметчику, но, взглянув в его глаза, замолкаю: зрачки их расширены так, будто паренек находится под кайфом. Заметна и крупная дрожь – да у первого номера настоящий отходняк! Но держится он молодцом и говорит вполне связно:

      – Самсон, это война! Не провокация, не нарушение границы диверсантами – война! Они вон Мишку Астахова убили миной на рассвете, Иванова и Кобзаря накрыло осколками, пока до окопов бежали! Сейчас еще не знаю, какие у нас потери после боя, но двоих убитых видел точно! Наших. Убитых. Товарищей – ты это понимаешь, Рома?! Мы же с ними вместе полтора года отслужили! И чего ради ты этого немца пощадил?! Ранил, жалко стало? Да он через месяц из госпиталя выйдет, найдет тебя и шлепнет без всякой жалости!

      Потерявшего берега парторга хочется послать далеко и надолго. Удерживает меня от этого лишь тот факт, что Нежельский-то по сути прав.

      Слава богу, речь распаляющегося пулеметчика прерывает появление Михайлова:

      – Пулеметный расчет!

      – Слушаем, товарищ старший лейтенант!

      – …шаем, товарищ старший лейтен…

      Немного торможу и опаздываю с уставным ответом, отчего моя речь выходит тихой и невнятной. Но, думаю, подобные ситуации еще долго будут для меня нормой.

      – Молодцы!

      Начальник заставы-то по сути еще молодой мужик, лет двадцати пяти – тридцати от силы. Лицо у него какое-то… простое, но в память врезается пронзительный взгляд серых глаз и выступающий вперед волевой подбородок. Похвалил он так, будто отрубил.

      – Красноармеец Самсонов!

      – Я!

      Вот в этот не затормозил!

      – Отличный выстрел.

      – Служу трудовому народу!

      Продвинутый игрой разум тут же подсказывает, как правильно ответить, – и легкая улыбка преображает суровый фейс старлея, отчего становится прям как-то легко на душе. Между тем, жестом поманив меня к себе, Михайлов произнес уже тише:

      – Молодцом держался и под минами. Но если не хочешь, чтобы тебе в следующий раз осколком яйца оторвало, ты задницу-то приопускай,