Застывшие в поцелуе. Александра Пискунофф

не видел её лица, возможно потому, что после аварии от лица ничего не осталось. Однажды он принял много снотворного, чтобы соединиться со своей возлюбленной. Уснул и увидел сон, в котором была она. Герман хотел войти в комнату, где они раньше жили вместе, и увидел через дверную щель её, в красном платье, подаренном ей Германом, подчеркивающим её длинную мраморную шею, и рядом с ней мужчину, держащего ребёнка на руках. Она с такой нежностью смотрела на этого чужого незнакомого мужчину, и, видимо, почувствовав взгляд Германа на себе, обернулась. В её глазах был холод, раздражение и недосказанность, может быть, она хотела ему сказать о любви, а может быть, этот молчаливый взгляд обвинял его в её смерти.

      – Когда это случилось, – продолжал Герман, – её уже не было. Я приехал к отцу и спросил его, что случилось? Из-за чего я так спешил к тебе, гнал машину? Он ответил холодно и отстранённо, как будто ничего не случилось: «Так ничего важного. Я рад, что ты жив. Мне жаль её, но таких Вероник, у тебя будут сотни…»

      – В этом весь отец, – Глеб оторвал Германа от воспоминаний. – Я знаю, ты всегда хотел понять отца: гений он или тиран? Но ты никак не можешь принять, что он обычный человек, как мы все, подверженный порокам, слабостям и сомнениям. И тебя это убьёт, потому что быть таким как все, это ниже твоего достоинства. Ты боишься признаться себе, что хочешь вернуть отца, чтобы вернуть прежнюю жизнь. Но мертвые не возвращаются, а жизнь, как ни парадоксально, продолжается, хочешь ты этого или нет.

      – Ты думаешь, мы правильно поступаем? – с кислой улыбкой произнёс Глеб.

      – У нас нет выбора.

      – Как тебе Алхимик? Правда, странный тип?

      – Алхимик? – Герман пытался вспомнить всё, что связано с этим именем. Но обрывки мыслей терялись, растворялись, как корабли в тумане, и он пытался за них ухватиться, чтобы что-то понять: загадочный клуб экзорцистов, убогая квартирка, множество дверей. Он очень удивился, как смог он так сильно проникнуться сном. Он пытался уловить сон, как птицу за хвост, но сон ускользал, и ускользал, как аромат духов. Экзорцисты? Причём тут экзорцисты? Кто такой Бальтазар? Бальтовар? И что вообще ему приснилось, что его так сильно впечатлило? Ах, Алхимик. И он вспомнил отчётливо вчерашний вечер. Очередная вечеринка на 25-м этаже Сити Холла. Контингент отобран. Представители «бриллиантового круга», богатые и знаменитые.

      – Это тот в длинном чёрном плаще? Не помню.

      – Он назвал тебя клоуном, – произнёс Глеб. – Мне из сегодняшнего дня больше нравится мысль, что мы боги. Звучит обнадёживающе. Обанкротившиеся боги, уже точнее. Что значит быть богом? Это вопрос. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

      Посмотрев на часы, Глеб тяжело вздохнул:

      – Я должен идти. Встречаемся здесь через три часа, как сказал Тролль. Может быть, все образуется…

      Герман не рассказал брату, что три дня назад, на форуме, посвящённом его отцу, кто-то положил ему в карман ключ и бумажку с адресом, и он собирался туда.

      Дождь. Пианист, ударяя тонкими пальцами по фортепьяно, выпускал на волю