Девушка в зеркале. Роуз Карлайл

где-то в глубине дома звонит телефон. Блин, он разбудит Аннабет! Похоже, придется смириться с необходимостью иметь дело и с ней, и с ее вопросами насчет того, почему я свалилась сюда как снег на голову. Вчера вечером я сделала вид, будто падаю с ног от усталости.

      Не успеваю даже подумать, как Аннабет врывается ко мне.

      – Здесь она, здесь, – говорит она в трубку, семеня через спальню в старомодной ночнушке. Ее светлые волосы, тронутые сединой, распушились и торчат во все стороны. Моя мать уже в том возрасте, когда требуются макияж и средства ухода за волосами, чтобы добиться той красоты, с которой она родилась; сейчас мама выглядит не лучшим образом. – Нет, нет, она уже встала… Ой, какой чудный лифчик, Айрис! У Саммер точь-в-точь в такую же клеточку.

      Ее сонные голубые глаза близоруко присматриваются ко мне. Она машет трубкой у меня перед лицом, словно я не увижу ее, если только не сунуть ее мне прямо под нос.

      Выхватываю телефон, шикаю на Аннабет, чтобы убралась из комнаты.

      – И дверь за собой закрой! – кричу ей вслед.

      Интересно, кто мне может звонить? Да кто вообще в курсе, что я вернулась в Австралию, не говоря уже о том, что я в доме сестры?

      – Алло? – Мой голос звучит опасливо, словно меня застукали там, где мне быть не положено.

      – Айрис! Слава богу, что ты там! – Это Саммер. Ее голос прерывают судорожные всхлипы. – Тебе придется мне помочь! У нас беда. Только ты сможешь нам помочь!

      Не могу до конца сфокусироваться, поскольку гадаю, не сдала ли меня с потрохами обмолвка Аннабет. Посягательства на личные шмотки порой способны пробудить у Саммер прямо-таки животные территориальные инстинкты. Но, похоже, моя сестра ничего не слышала. Твердит что-то про Адама – что-то насчет того, как я ей нужна, как я нужна Адаму… Он, мол, хочет, чтобы она сказала, что это его идея, и буквально молится на то, что я соглашусь.

      Взгляд упирается в вешалку с белыми деловыми рубашками Адама. Каждая хранит его очертания, словно шеренга невидимых Адамов одета в них, выстроилась здесь в гардеробе передо мной. Рубашки так широки в груди, с такими длинными рукавами… Снимаю одну вместе с плечиками, подношу к лицу. От нее пахнет гвоздикой. Представляю себе Адама в этом девственно-белом, подчеркивающем его смугловатую кожу, от которой словно постоянно пышет жаром…

      – Бедный малыш, у него пиписька распухла и покраснела, и из нее что-то сочится… Просто ужас! Крайняя плоть так растянулась… Он все время плачет.

      О чем это вообще она? Просто сгораю от любопытства. Мы, конечно, близняшки, но у нас все-таки не такого рода отношения. Никогда раньше не слышала, чтобы Саммер обсуждала чей-то пенис, не говоря уже о пенисе собственного мужа. Что еще за хрень там с ним приключилась?

      – Самое ужасное, что у него эрекция! Это очень болезненно. У малышей бывает эрекция, знаешь ли. Тут ничего сексуального.

      У малышей?

      – Погоди-ка, – говорю. – Так ты про Тарквина?

      – А о ком еще я могу говорить?

      Молчание.

      Тарквин.