Всего один взгляд. Невиновный. Харлан Кобен

на лифте. Лифт вызывался набором цифрового кода на кнопочной консоли.

      – Так население не разбредается, – объяснила Линдси. Что ж, и это в соответствии со стилем учреждения – целесообразно и правильно, хоть и мороз по коже.

      Этаж Воспоминаний оказался комфортным, хорошо оборудованным, полностью укомплектованным персоналом – и ужасающим. Некоторые его жильцы выглядели довольно бодро, но большинство вяло сидели в инвалидных креслах, напоминая собой увядающие цветы. Некоторые стояли или пытались идти куда-то, другие что-то бормотали себе под нос, но взгляд у всех был характерный – застывший, словно они высматривали что-то далеко впереди.

      Дряхлая, лет под девяносто, старуха, бренча ключами, прошаркала к лифту.

      – Куда вы, Сесил? – позвала ее Линдси.

      Старуха обернулась:

      – Забрать Денни из школы. Он меня уже ждет.

      – Все нормально. Занятия закончатся только через два часа.

      – Вы уверены?

      – Конечно. Сперва съешьте ланч, а потом заберете Денни.

      – У него сегодня фортепиано.

      – Я знаю.

      Медсестра подошла и увела Сесил. Линдси проводила их взглядом.

      – Для пациентов с прогрессирующим Альцгеймером мы применяем валидационную терапию.

      – Как это?

      – Не спорим с ними, не пытаемся заставить их осознать реальность. Я, например, не говорю Сесил, что ее Денни уже за шестьдесят, он работает в банке и нянчится с тремя внуками. Мы просто стараемся на что-то переключать их.

      Они прошли по коридору – в смысле «кварталу», заставленному большими, в натуральную величину, куклами-детками. Здесь же нашел себе место пеленальный стол с плюшевыми медведями.

      – Детский квартал.

      – Они играют в куклы?! – не удержалась Грейс.

      – Только те, у кого больше сохранилась личность. Это помогает им подготовиться к визитам праправнуков.

      – А остальные?

      – Некоторые думают, что они – молодые мамы. Куклы помогают их успокоить.

      Невольно – а может, и намеренно – они ускорили шаг. Через несколько секунд Линдси повысила голос:

      – Бобби!

      Бобби Додд поднялся из-за карточного стола. Первое определение, просящееся на язык, если посмотреть на Додда-старшего, – франт. Щеголь. Додд выглядел энергичным и свежим, с очень черной кожей и рельефными, как у аллигатора, морщинами. Твидовый пиджак, двухцветные мокасины, алый аскотский галстук и в нагрудном кармане такой же платок. Седые волосы коротко подстрижены и гладко причесаны.

      Приподнято-галантное настроение Додда не изменилось, даже когда Грейс объяснила, что приехала поговорить о его покойном сыне. Она ожидала проявлений сдерживаемого горя – повлажневших глаз, дрогнувшего голоса, но ничего подобного не увидела. Пусть это смелое обобщение, но престарелые менее болезненно воспринимают смерть или крупные трагедии. Старики способны разволноваться от пустяков вроде дорожных пробок, очередей в аэропорту, плохого обслуживания, но драматические события от них просто отскакивают. Что за странный эгоизм