Алмазные псы. Аластер Рейнольдс

придется чертовски дорого заплатить.

      – У Уоррена есть куча причин ненавидеть сочленителей – битва на плато стоила ему слишком дорого, – объяснил Клавэйн. – И он тактик, а не знаток оперативного искусства. После прекращения огня мои знания о червях стали высоко цениться, так что для меня нашлось дело. Но Уоррен не обладает гибкостью.

      – И что, это дает ему право подталкивать нас к новой войне?

      Вой говорила так, словно ее люди тоже участвовали в последнем столкновении. Но Клавэйн знал, что она права. Если вражда между Коалицией и сочленителями вспыхнет с новой силой, демархисты не смогут остаться в стороне, как пятнадцать лет назад. И нетрудно догадаться, на чью сторону они станут.

      – Войны не будет.

      – А если вы не сумеете договориться с Галианой? Или собираетесь воспользоваться личным знакомством?

      – Просто я был ее пленником.

      Клавэйн взялся за управление – Вой призналась, что пилотирование наводит на нее скуку, – и поднял шаттл с Деймоса. Они полетели по касательной к экваториальному кольцу, окружавшему спутник, и сразу перешли в свободное падение. Клавэйн пальцем начертил на стене прямоугольник, который тотчас превратился в иллюминатор.

      На мгновение перед Клавэйном мелькнуло отражение в стекле. Он выглядел гораздо старше своего возраста, седая борода и волосы делали его похожим скорее на дряхлого старца, измученного жизнью, чем на степенного патриарха. Потушив свет в кабине, Клавэйн испытал некоторое облегчение: он увидел Деймос, уменьшавшийся с потрясающей скоростью. Темная громада дальнего из двух спутников Марса, окруженная яркой, усеянной окнами лентой подвижного кольца, щетинилась орудиями. Последние девять лет Деймос был миром Клавэйна, но сейчас этот мир, казалось, можно было обхватить большим и указательным пальцами.

      – Не просто пленником, – возразила Вой. – Никто, кроме вас, не возвращался от сочленителей в здравом уме. Они даже не пытались внедрить в вас свои машины.

      – Верно, не пытались. Но лишь потому, что время было на моей стороне. – Клавэйн повторял старые аргументы, стараясь убедить не только Вой, но и себя. – Я был у Галианы единственным пленником. Тогда она проигрывала войну, еще один новообращенный не изменил бы ситуацию. Условия прекращения огня были тщательно продуманы, и она знала, что может получить выгоду, отпустив меня целым и невредимым. Но было и еще кое-что. Мы считали, что сочленители не способны на такие примитивные чувства, как милосердие. Для нас они были пауками. Поступок Галианы изменил это представление. Среди высшего командования возникли разногласия. Если бы она не отпустила меня, то по ее Гнезду вполне могли бы нанести ядерный удар.

      – Значит, ничего личного?

      – Да, – ответил Клавэйн. – Абсолютно ничего личного.

      Вой кивнула, в остальном никак не показывая, что верит ему. В этом искусстве некоторые женщины достигают совершенства, подумал Клавэйн.

      Разумеется, он очень уважал Вой. Она была в числе первых людей, которые несколько