Жизнь на колесах. Юрий Никулин

деловито снял пиджак, сделал стойку на стуле и, почесав ногу об ногу, вместе со стулом упал с грохотом на манеж. Поднимаясь, сказал:

      – Чуть-чуть не упал.

      В зале засмеялись, а клоун, прихрамывая, пошел к выходу.

      – Что с твоей ногой? – спросил у него инспектор.

      – Сла-ма-на-лась! – выкрикнул Алекс и ушел с манежа. После выступления жонглеров-балансеров Алекс держал на лбу длинный шест, на конце которого стояла корзина с яйцами. Алекс вставал на барьер и, с трудом удерживая шест, вдруг опрокидывал корзину на публику. Зрители шарахались, закрывали головы руками, а деревянные яйца, привязанные к корзине, повисали на ниточках в воздухе.

      На манеже Алекс держался развязно. Предметы обыгрывал примитивно. Так, например, наступал на грабли, которые били его по лбу, и потом этими же граблями расчесывал волосы.

      В одной из пауз Кустылкин, положив посредине манежа свою тросточку, подзывал инспектора и спрашивал:

      – А вот можете ли вы, Иван Иванович, сделать такой трюк? – Он перепрыгивал через тросточку, приговаривая: – Опля-чопля!

      Инспектор, усмехнувшись, прыгал и говорил:

      – Опля-чопля.

      Клоун смеялся.

      – Чего вы смеетесь? – спрашивал инспектор удивленно.

      – А я думал, что я один такой дурачок.

      Некоторые репризы казались мне странными. Например, такая. Инспектор манежа выходит на середину арены и закуривает папироску. Кустылкин, подойдя к инспектору, строго говорит:

      – Вот сейчас придут пожарные и вас оштрафуют.

      – Не придут, – отвечал, смеясь, инспектор.

      Кустылкин бежал за кулисы и появлялся вновь на манеже в пожарной каске, с красной повязкой на рукаве. Важной походкой он подходил к инспектору и рявкал:

      – Прекратить курить! – И, забирая папироску, требовал: – Платите штраф три рубля.

      Инспектор отдавал ему деньги. Кустылкин шел к выходу, дымя отобранной папироской, и, не дойдя нескольких шагов, обернувшись, произносил:

      – Вот так иногда у нас бывает!

      Публика ничего не понимала. Но все почему-то дружно хлопали. Наверное, каждый думал: вот, мол, коверный что-то остроумное сделал, а я не понял, но на всякий случай надо похлопать.

      Позже я спросил у Кустылкина:

      – Алекс, вот реприза с пожарником, она ведь какая-то непонятная.

      – А чего тут непонятного? Публика-то принимает…

      Коронной репризой клоун давал «Цыганку». Он выходил в цветастой юбке, с серьгами в ушах, из-под пестрой шали свисали две длинные косы, в руках – карты. Кустылкин «гадал» публике, предсказывал судьбу, сопровождая это плоскими остротами. В финале репризы на специально положенном фанерном щите он бойко отбивал чечетку, тряс плечами.

      Текст он произносил громким, хрипловатым голосом, немного шепелявя. Именно о таких артистах Арнольд говорил: «У него рот полон дикции».

      Я смотрел на Кустылкина и думал: вот вроде человек без капли актерского мастерства, с примитивным репертуаром, равнодушный к тому, что делает, а зрители принимают.

      Если на манеже Кустылкин