Мое любимое кино. Юрий Никулин

Не знаю, но мне казалось, что герой мой – человек странный, «чокнутый», как я называл его про себя, и должен ходить плавно, тихо, именно в кедах.

      На студии мне дали листок, вырванный из сценария, с четырьмя фразами, которые должен произносить пиротехник.

      Съемку назначили через три дня. Три дня я учил текст. Все время прикидывал, как же я сыграю свою роль. Сниматься и хотелось, и было страшно.

      Утром приехал на студию, и меня сразу повели в гримерную. Молоденькая гримерша, мельком взглянув на меня, сказала:

      – А что его гримировать? Положим общий тончик на лицо – и хватит.

      Так и сделали. На лицо положили общий тон, выбили мне из-под кепки клок волос, переодели в красную рубаху с белыми полосками. Переобулся я в кеды, которые принес из дому, взял маленький чемоданчик в руки. В таком виде меня и проводили в павильон на съемку.

      Первым на съемочной площадке меня увидел Михаил Иванович Жаров и сурово спросил:

      – Это кто такой?

      Я перепугался. Стою и молчу. Жарову сказали, что я буду играть пиротехника. Жаров посмотрел на меня еще раз, вдруг громко засмеялся и одобрительно сказал:

      – Во, точно. Такой может взорвать!

      Началась репетиция. Я предложил режиссеру:

      – А что, если после взрыва, когда пиротехник исчезнет и его начнут искать, вместо него увидят только кепку на полу?

      С предложением согласились. Осмелев, я предложил поджигать шутиху не спичками, как в сценарии, а папироской, как это делает большинство пиротехников.

      – А где вы возьмете папироску? – спросил Файнциммер.

      – Пусть кто-нибудь из членов комиссии курит, – предложил я. – Пиротехник вытащит у него изо рта папироску, а потом вставит обратно. Будет смешно.

      Режиссер и это предложение принял.

      Начали репетировать. Все получалось довольно прилично. А когда пиротехник брал папироску у одного из членов комиссии, все вокруг смеялись. Такая реакция меня ободрила. Прорепетировали несколько раз.