Волны идут. Полина Полежаева

счастлив! – заявил он, раскручивая ключи на пальце. – Байк целый, гитары тоже, я их нашел! Надо только дрянь убрать. А палки мне даже понравились!

      – Ветки? – переспросила Лора.

      – Да, ветки. Обрежу потом те, что мешают. Остальные оставлю. Ну круто же выглядят?

      – Круто, – кивнул Глеб. – Только, надеюсь, мы такого больше не увидим.

      Приют Лоры оказался самым большим зданием во всем городке. То тут, то там Глеб замечал, что его обитатели, как могли, пытались сделать свой дом уютным: вокруг небольших веранд густо росли аккуратные кипарисы, клумбы были обложены камешками, а некоторые стены – сплошь расписаны красками. Где-то вокруг окон вился ядовито-зеленый плющ, украшенный огромными красными и синими цветами, где-то по растрескавшимся доскам плыли неизвестные рыбы с золотой чешуей, а по одной стене даже поднимались волны… Глеб остановился и провел пальцами по размашистым бугристым мазкам. Казалось, чем дольше он смотрит на роспись, тем яснее перед его глазами встает огромный вал, не подвластный законам природы и человеческому разуму, который вот-вот настигнет его лодку. Гигантская волна, поднимаясь по стене, доходила аж до второго этажа, где синие краски менялись на золотые, черные – на алые и бежевые. Глеб отступил назад, чтобы окинуть взглядом полную картину.

      – Лора! – крикнул он. Голос его, должно быть, прозвучал настолько встревоженно, что заставил прибежать всю группу. Поль с Владом даже выхватили ружья.

      – Что это? – спросил Глеб, указывая на стену.

      – В каком смысле? Это роспись, – Лора вытаращила на него глаза. – Шутишь что ли? Мы часто рисуем, иногда и на стенах, это помогает…

      – Нет, что это нарисовано? Кто это сделал?

      – Да черт, Глеб! Селина – она живет здесь, у нее шизофрения! А какая тебе вообще разница?! – Поль и Влад, видимо, почувствовали, что ничем не смогут помочь, и спешно удалились. Лора, казалось, уже злилась не на шутку.

      – Такая мне разница, что я видел это, – почти шепотом ответил ей Глеб. – Видел своими глазами, когда пытался уплыть с острова. Как же это может быть здесь, у тебя на стене?

      Лора перестала хмуриться и подняла глаза к картине: на ней огромный вал вдребезги разбивался о крылатую фигуру, что поднималась прямо из воды.

      – Это же моя скульптура, – прошептал Глеб. – Как?

      Лора молчала, вглядываясь в картину так, будто видела ее впервые. Когда стало ясно, что Глеб не двинется с места, не получив объяснений, она вздохнула.

      – В нормальном мире, – она медлила, подбирая нужные слова. – Все эти люди просто душевнобольные. Их слова – бред и галлюцинации. Но здесь… Они приобретают смысл. Или, скорее всего, только здесь мы правильно понимаем смысл сказанного. Энтропия в таких людях настолько высока, что они не могут жить полноценной жизнью. По крайней мере, среди тех, кого принято называть нормальными. То, что они говорят, видят и чувствуют, после обычно находит какое-то проявление во внешнем мире. Но бывает очень сложно понять, о чем конкретно идет речь. Селина увидела это недели две назад, – Лора взяла Глеба