Динамит для сеньориты. Елизавета Паршина

в Испании Смушкевич и командующий истребительной авиацией Пумпур. Кабанов встретил их равнодушно, но вежливо. Он еще больше осунулся, пожелтел и затих. Казалось, его перестало интересовать, что с ним будет дальше.

      – Сегодня или завтра переправим тебя самолетом в Валенсию, там хорошие врачи, – сказал Смушкевич.

      Кто бы мог подумать тогда, что всех троих, стоящих сейчас у постели раненого, ждет еще более трагическая судьба… Кабанов умер в тот же день вечером. Я сняла с койки его карточку болезни и отнесла в штаб. Через несколько дней мне сказали: паренек, который его ранил, ушел на фронт. Это напомнило мне, что я тоже засиделась на аэродроме.

      В один из зимних вечеров, когда в большом опустевшем зале остались только дежурные, телефонист и я, ко мне подошел заместитель начальника штаба.

      – Вы, кажется, хотели на фонт?

      – Просилась!

      – Завтра за вами приедут, можете собираться.

      Я тотчас побежала в свою комнату собираться, хотя вещей никаких и не было. Просто хотелось подержать в руках дорожный плащ и поверить, что все это не сон, что я действительно еду. Мне везло, хотя в моем стремлении попасть на фронт не было логики: я должна буду признаться, что даже стрелять не умею, и моим новым товарищам, возможно, будет со мной нелегко. На другой день рано утром я поехала в город купить то, что, по моему разумению, могло пригодиться на фронте. В штаб вернулась к обеду, но пообедать удалось не сразу: за мной уже приехали. Начальник велел мне идти в гостиную и там ждать. Я очень волновалась: вдруг не возьмут? В зал вошел невысокий молодой человек в армейской форме, с большим маузером у пояса. В его внешности не было ничего примечательного, разве только большие серые глаза. Увидев меня, он помрачнел.

      – Опять баба! – нисколько не стесняясь моего присутствия, проговорил он разочарованно. – Не возьму. В штабе мне сказали, что здесь дадут переводчика-мужчину, кажется, его имя Хосе.

      – К сожалению, Хосефа… Поговорите со мной все же.

      Несколько секунд он стоял молча, как бы обдумывая что-то, потом обратился ко мне с явной досадой:

      – Поговорить можно. Без дорог ходить умеете?

      – Мы в Дагестане ходили все лето и через перевал…

      – А стрелять умеете?

      – Да, мы в тире стреляли.

      Он неожиданно рассмеялся и, словно примирившись с судьбой, заметил: – А на фронте, знаете ли, стреляют…

      – Представьте себе, я так и думала.

      – В обморок, случайно, не падаете?

      – В обморок случайно не падают, в обморок женщины падают, когда хотят.

      Я начинала злиться, но приходилось сдерживаться, ведь все зависело от этого командира: не захочет – не возьмет.

      – Ладно, делать нечего, я уже две недели работаю без переводчика, а время горячее, на нашем фронте со дня на день ожидают наступление фашистов… Поедемте, а там будет видно.

      – А куда?

      – В Малагу.

      Мы выехали в тот же вечер и ночью были уже далеко от Альбасете. Машина шла на юг в Андалузию. Хорошо ехать ночью: шоссе свободно, и шофер выжимает из мотора все, на что тот способен. Мой