Химера. Егор Фомин

.

      – Алло? – голос был женский, но совершенно незнакомый.

      – Простите, – растерялся Женя, – а Тоню… с Тоней можно поговорить?

      – Тося умерла, – ответила женщина и всхлипнула.

      Она попала под машину. Через каких-то двадцать минут после прощания с ним. Через двадцать минут после невероятно счастливой, чудесной встречи…

      Мысли толкались в голове, застаивались, звенели в ушах, заслонялись друг другом, но не исчезали.

      Женя тогда даже подумал, что ему показалось. Люди заполнили площадку, загородили девушку, и он уже не только не мог убедиться, что она действительно улыбнулась ему, но даже не видел, оставалась ли она еще в вагоне.

      – Осторожно, двери закрываются. Следующая станция… – объявил электрический голос, но продолжения Женя не услышал, потому что она вытянула шею, тоже пытаясь разглядеть его за спинами вошедших.

      Поймав его взгляд, она улыбнулась, скорчив задорную гримаску, и он не удержался – тут же улыбнулся в ответ.

      Поезд тронулся, плечи и головы пассажиров сместились, и девушка снова исчезла. Весь перегон Женя думал об этой пойманной улыбке и о девушке. О том, как она вошла с тетрадкой в руках и посмотрела по сторонам, задержав на нем взгляд. Размышлял, стоит ли растолкать всех и подойти. Искал слова, которыми стоило бы начать разговор. Поезд с шорохом и лязгом катил по тоннелю, а Женю одолевало малодушие. Ну, улыбнулась, но он ведь даже не разглядел ее. Может, она не так и миловидна. Может быть, даже вовсе не красивая, или улыбалась не ему. Он будет стоять перед ней, тупо барахтаясь в своих заготовленных фразах. Может быть просто ничего не делать? Лучше хранить светлое воспоминание о счастливо пойманной улыбке, чем о неловкости и разочаровании.

      На следующей станции снова закрутился поток пассажиров, и в кратком просвете Женя увидел, как она села на освободившееся место, уже не оглядываясь. Вот и определилось, решил он. После перегона опять открылись двери и Женя вышел на пересадку. Однако в дверях вновь поймал ее взгляд. Как будто она сожалела.

      А ведь и ему было жаль, что больше не надо ехать с ней в одном вагоне. Скованный одновременно четкостью этой мысли и собственной нерешительностью, он остановился у вагона. Почему-то стоял и поезд. Двери оставались открытыми, молчал электрический голос. Как будто это было не метро, вечно спешащее и суетливое.

      В этот миг Женя словно почувствовал неслышный ритм происходящего. Сквозь окно вагона увидел ее волнистые волосы цвета спелой пшеницы и сделал небольшой шаг в сторону. Здесь она могла увидеть его, если бы обернулась. Поезд продолжал стоять, она подняла голову и посмотрела в окно. Заметила, положила тетрадку в сумочку, поднялась и вышла на платформу. Она сделала это быстро, но без спешки, как будто поезд ждал именно ее. Двери захлопнулись, вагоны один за другим укатили в темноту тоннеля. «Зеленые?», подумал Женя, вспоминая цвет ее глаз за стеклом вагона.

      Девушка поглядела вслед исчезающим в туннеле огням, потом повернулась к нему и улыбнулась.

      – Сходим в кино? – спросил он.

      Она пожала плечами и кивнула.

      «Зеленые», – решил Женя, – «и чуть вздернутый носик».

      Вечер вышел чудесным. Она не спешила, он мог позволить себе вернуться поздно. Сходили в кино на фильм, который ему показался совершенной чушью. Она же отнеслась к фильму с чудесной легкостью.

      – Если это тебя развлекает, почему бы не поверить? – улыбнулась она, отрывая лоскут сахарной ваты.

      – Кажется ошибкой – сказать «развлечение» и «вера» в одной фразе, – заметил он, желая продемонстрировать свою начитанность и намекая на некоторых отцов церкви, считающих веселье грехом.

      – Ай! – сморщила она нос, явно оценив его посыл, – серьезность портит весь вкус.

      Все остальное было легко так же, как ее слова, как пряди ее длинных волос, поднимаемых дуновениями ветра. Все было как-то само собой, как подвернувшийся сеанс в кино, сладкая вата и набережная. Как вечерняя прохлада.

      Он накинул ей на плечи свой пиджак и заметил, что майским вечером стоило бы одеваться чуть теплее.

      – Одеваться по погоде так же скучно, как одеваться модно, – ответила она.

      В действительности он не мог оценить, насколько соответствует моде ее платье. Ему нравилось, как она одета, как выглядела, как держалась. Понравилось, как легко она дала свой телефон перед прощанием.

      Заснул он тогда поздно. Вспоминал ее слова, пытался угадать, как она восприняла его. Несколько часов беседы создали ощущение, что они понимали друг друга с полуслова. Она ему нравилась – острая на язык и очень приятная внешне. Он вспоминал черты ее лица, разгадывал черты характера. Образ выходил вполне подходящий, чтобы влюбиться. Он все думал написать ей сообщение или даже позвонить. Но не решился – чувствовал неловкость за само прощание.

      Гуляя, они проходили мимо остановки, откуда шли маршрутки к его дому, и как раз стояла подходящая. Теперь уже она накинула пиджак на его плечи, предлагая попрощаться, раз все так удачно сложилось. Он заявил, что