Русский струльдбруг (сборник). Геннадий Прашкевич

что так позеленел? – с лестницы спросил усатый.

      Не ответив, чел в джинсовом костюме кинулся в кабинку. Он так чудовищно торопился, что сразу (нечаянно, наверное) нажал спуск, вода судорожно и страшно заревела. Я усмехнулся, сплюнул, и неторопливо ступил на первую ступеньку лестницу. Что такое? Лох не дергается. Мысли усатого беспорядочно метались. Почему лох не дергается? Он слышал приглушенные стоны из захлопнувшейся кабинки. Он, кажется, уже по-настоящему чувствовал, как сильно все вокруг меняется. Бамбуковые жалюзи будто выцвели, высветились серые крошки цемента. Усатый ничего не понимал, а я ничего не хотел подсказывать. На улице хорошо. На улице лето. Мы с ним даже немного поговорили. Его интересовало, что там завтра будет с погодой? Да ничего особенного не будет, оптимистично заметил я. Ну, дождь пройдет, новые грибы вылезут. Не надо, не надо про грибы.

      Не то, чтобы усатый расстроился.

      Хуже. Он ничего не понимал. Ему недодали информации.

      Показали, наверное, тихого лоха в толпе, сказали: видишь, какой тихий лох?

      И попросили: надо прокатить лоха в машине. А вот про скрытые способности тихого лоха умолчали, не знали, наверное. Дураки и люди несведущие часто считают, что для успеха в деле достаточно таких вот вроде бы точных указаний.

2.

      Дым в зале слегка рассеялся.

      Голоса, музыка, веселые смайлики женских лиц.

      На входе стояли те же двое. Правда, швейцар куда-то исчез.

      Что-то подсказало мне, что отсутствие усатого позволит мне свободно пройти мимо придурков на входе. Они увидят, что я иду один. А ведь должен был, наверное, появиться с усатым. Это собьет их с толку.

      Почему один?

      А потому, что один!

      Без усатого они были никто.

      Обыкновенные никто в ширпотребовских костюмах.

      Ближайшего я, можно сказать, видел насквозь. Пять лет назад это он находился в оцеплении аэропорта, а потом помогал оттаскивать трупы от горящего самолета. Это я отчетливо видел в его вялой неинтересной памяти. В аэропорту не только спасатели работали, там хватало всяких служб. На полосе полыхало – подойти страшно, но все равно нашлись смельчаки. Где Власов? Какого черта? Он так и выискивал взглядом усатого. Не знал, не догадывался, что в туалете, куда срочно спустился его напарник, ничего интересного не происходило. Там напарник рвал на себя дверцу запертой кабинки, а чел в испачканном джинсовом костюме упирался.

      «Открой, козел! Дверь выбью!»

      «Нет, ты Власова позови. Я отпал, совсем отпал! Ты же видишь! Дай полчаса!»

      «Не дам!» – бился в дверь напарник. А усатый Власов стоял за колонной, все видел, все слышал, но молчал, молчал и отстраненно курил.

      «Открой, козел!»

      «Власова зови, не открою!»

      Так они спорили долго и счастливо.

3.

      Сквозь деревья нежно просвечивали огни бульвара.

      Было тихо, сумеречно. Молчаливо выстроились вдоль аллеи бронзовые изваяния.

      Не Пушкины, не Гоголи,