Место встречи изменить нельзя. Георгий Вайнер

сейчас Жеглов ходил по начальству докладывать о провале операции. И хотя я никого из начальников на Петровке не знал, но легко представлял себе, каково сейчас достается Жеглову…

      Текли минуты, часы. Коля Тараскин задремал на диване, и сны ему снились, наверное, неприятные, потому что он еле слышно постанывал, тоненько и протяжно: «Ой-ой-ой…» Пасюк расстелил на столе газету и, разобрав свой ТТ, смазывал каждую детальку. Гриша невесело насвистывал что-то. Я выпрямился на стуле, спросил у Пасюка:

      – А что это за банда такая – «Черная кошка» эта самая?

      Пасюк поднял на меня прозрачные серые глаза, пошевелил бровями, сказал медленно:

      – Банда. – Помолчал, добавил: – Банда – вона и есть банда. Убийцы та грабители. Сволочье отпетое. Поймаем, бог дасть, уси под «вышака» пойдуть. Тебе вон Шесть-на-девять пусть лучше расскажет, он говорун у нас наиглавный…

      Фотограф, видимо, уже привык к своему необычному прозвищу, или мнение Пасюка его мало волновало, или желание рассказать было в нем сильно, но, во всяком случае, Пасюку он ничего не ответил, только рукой махнул на него и протянул презрительно:

      – Ба-а-нда – она и есть ба-а-нда! Она ни на одну другую банду не похожа, потому нам и поручено ее разрабатывать…

      – Особо тоби, – разлепил в усмешке заветренные узкие губы Пасюк. – На тебя сейчас уся надежда…

      А фотограф сказал мне:

      – Банду эту второй год ищут, а выйти на след не удается. Был бы я Лев Шейнин – обязательно об этом деле книгу бы написал!

      – А о чем же писать, коли следов никаких нет? – поинтересовался я.

      – Нет, так будут! – уверенно сказал Шесть-на-девять. – Хотя, конечно, увертливые они, гады. Грабят зажиточные квартиры, продовольственные магазины, склады, людей стреляют почем зря. И где побывали, или углем кошка нарисована, или котенка живого подбрасывают.

      – А зачем? – удивился я.

      – Для бандитского форсу – это они вроде бы смеются над нами, почерк свой показывают…

      Распахнулась дверь, вошел Жеглов, мы все повернулись к нему, и он сказал:

      – Значитца, так: ты, Пасюк, завтра с утра поедешь с телом Векшина в Ярославль, от нас всех проводишь его в последний путь, мать его постараешься успокоить. Хотя какое, к чертям собачьим, тут придумаешь успокоение!

      Лицо у него было черное, подсохшее, будто опаленное, и камнями ходили желваки на скулах.

      Пасюк вытер жирные от ружейного масла пальцы о лоскут газеты, аккуратно свернул его и бросил в корзину, встал, коротко сказал:

      – Есть, будет сделано…

      – Вы, Тараскин и Шарапов, со мной завтра дежурите в группе по городу.

      – А я? – обиженно спросил Гриша Шесть-на-девять. – А я что буду делать?

      – Ну и ты с нами, конечно, куда ж тебя девать? Всем спать, немедленно.

* * *

      Сон был неплотен и зыбок, как рассветный туман, и, лишь на мгновение, кажется, прикрыв глаза, я испуганно вскочил на кровати – показалось, что я