Невозвратные дали. Дневники путешествий. Анастасия Цветаева

годы, десятилетия труда, разочарованной усталости.

      Под моим топчаном в старокрымской Жениной комнате на дно уложена книга восточного поэта[69], подарок Валерика. На ней надпись: «Любимой Анастасии Ивановне в день ее рождения. 27 сент. 1971 года. Валерий Исаянц».

      Наш последний вечер в Старом Крыму. Сегодня он ночует у нас во входной узкой террасе с окном в сад, и мы с Женей покрываем его шалями и пальто – сверх нетолстого одеяла и кофтами, чтоб не мерз. От его прекрасных – и красивых черт трудно отвести взгляд. Но улыбка еще краше. Где он был до сих пор? И как он мог жить без нас? Молчаливый восторг его, тепло пожатия и улыбка говорят, что он и не жил до сих пор, мучался…

      Лизе, Жениной хозяйке, как и нам – понимает! – по душе пришлись стихи, которые он прочел нам вечером:

      На празднике оленей

      Душа и шапка – набекрень,

      Ликует сердце сгоряча,

      И – только легкий бег оленей

      Да взгляд якутки невзначай!

      Лети!

      Ведь светел глаз якутки,

      И ветер пламенный и жуткий, —

      Всю жизнь твою стремит попутно

      К полоске неба изумрудной.

      Собаки рыцарских кровей

      Сопровождают бег саней.

      В сторонке сопка, и за ней —

      Щемящий крен на повороте.

      (Бежит Дубищев в стороне,

      Кричит вдогонку: «Упадете!»)

      Но ты, упряжка жизни, круто

      Свернешь, уже не чая грунта,

      Скосишься, падаешь как будто, —

      И снова бег твой устремлен,

      Полет вне прений и времен!

      И еще он читал нам стихи странные, смутные, посвященные балерине:

      Движеньями нежной вуали,

      Под паутиной пелерин

      На сцену грации вступали

      И Вакха за руку вели…

      И бес перстом повел едва, —

      И – свет! Томительнее мака,

      Где над сливовой рампой мрака

      Софит карманный божества!

      В него – всеведующим жженьем,

      Моим безумьем до черты,

      Мольбой, тоской, слезой, спряженьем

      Глагола «жить» явилась ты…

      Я засыпаю, окутанная его ритмами. Это я запомнила наизусть. Он читал эти стихи и в мастерской Макса, и, по моей просьбе, у Арендт (он сказал – это плохие стихи, но до́бро согласился прочесть, против воли). Засыпаю – и повторяю: «Мольбой, тоской, слезой, спряженьем /Глагола «жить» явилась ты…»

      Но я еще успеваю подумать: «Вот в этом и состоит трагедия? Что – ранее?» И ответить себе в полусон: – Нет, не так. Я еще была совсем молода, когда себя связала обетом…»[70]

      Ночь, сон, сны. Тонко, длинно, как паутина. Сумраки, непознанность, непознаваемость. Неназываемость. Просыпаюсь в чью-то Радость, – в Нежность, в ощущение Зова:

      Что б ты ни есть – исполать,

      В чьем бы ни снившийся сне, —

      Голубь, слетевший узнать,

      Что происходит во мне…

      Стихи эти были написаны кому – я не знаю, посвящены Валерием – мне[71].

      …За

69

…книга восточного поэта… – Автор книги «Лирика» (М., 1969) – индийский поэт Мирза Галиб (1797–1869).

70

…Я еще была совсем молода, когда себя связала обетом… – Обет целомудрия, вегетарианства и отказа от лжи был принят Анастасией Ивановной в 1922 г. под влиянием Бориса Михайловича Зубакина (1894–1938) – основателя и руководителя последней ложи розенкрейцеров в Москве.

71

…Стихи эти… посвящены Валерием – мне… – Тогда же Валерий подарил Анастасии Ивановне стихи, написанные для нее, с посвящением: «Любимой Анастасии Ивановне посвящаю в день ее рождения»: // «Господи, Господи, / Если ты есть, / Если ты есть, / Услышь мою песнь. / Да святится имя Твоё – к Тебе. / Оставь для меня свою месть. / В ней не хвала, не лесть. / И пощади её. / Только склоненный в мольбе Ваш Валерий Исаянц, 27 сентября 1971 г. Старый Крым».