Калипсо. Ингар Йонсруд

      Глава 30

      Большие белые лампы тускло освещали фотостудию.

      – Как ты думаешь, что здесь изображено? – спросила женщина в инвалидной коляске.

      Лин неуверенно посмотрела на картину, прислоненную к каменной стене песочного цвета. Ширина шелкографического оттиска была больше ее роста, и он напомнил ей об апельсинах. Красных апельсинах, которые мама приносила с рынка. Цвета вечернего солнца над городком, где был ее дом. Но она не осмелилась сказать это.

      Женщина взяла скальпель с лайтбокса. Ладони Лин вспотели, и украшение, которое ей подарил Каин, скользнуло между пальцев.

      – Не знаю, – ответила она, запинаясь.

      – Нет. Конечно же, не знаешь. Глупая маленькая девочка. Но как ты думаешь, на что это похоже?

      – На… листья, может быть? Такими они становятся осенью, когда начинают желтеть, но еще до того, как покоричневеют.

      Женщина в инвалидной коляске окинула Лин изучающим взглядом.

      – Повесим ее в гостиной, – сказала она, положив скальпель на колени, и подкатилась к стене с зеркалами. Сняла полароид с крючка и повесила себе на шею. – Она ничего не изображает, – продолжала она, сплетя пальцы рук в замок. – Понимаешь?

      И сжала пальцы так, что побелели костяшки.

      – Картина не изображает ничего, кроме того, что ты хочешь на ней увидеть. Прямо как и ты. Ты будешь такой, какой я хочу, чтобы ты стала.

      Будто сухие листья падают на заиндевевшие поля. Такой звук бывает, когда осень смеется. Лин вздрогнула и посмотрела на женщину перед собой. Та громко смеялась, откинувшись назад, и груди вздымались под белым халатом. Женщина указала на Лин скальпелем.

      – Да посмотри же на себя, черт возьми.

      Лин повернула голову к зеркалу на стене. Темные волосы распущены. На груди покачивалось украшение, его рубиново-красный цвет совпадал с цветом корсета, который эта женщина заставила ее надеть. Соски торчали из неаккуратно вырезанных дырок в лифчике, а кожаные ремни резинового пениса сильно врезались в ее пах и бедра.

      Женщина положила скальпель и подняла камеру.

      Улыбайся, подумала Лин. Скоро все кончится.

      Камера щелкнула. Дважды. И зажужжала, выплевывая фотографии.

      Улыбайся.

      – Это подарок? От поклонника?

      Женщина опустила камеру и указала на украшение.

      – От Каина?

      Ее голос как будто бы был теплым, но Лин все равно задрожала.

      – Расслабься. Разве не видишь, что я богата?

      Толстуха махнула рукой в сторону кожаного дивана в углу, на картины, висевшие над мебелью, на эстамп, изображавший, возможно, красные апельсины, и подкатилась вплотную к Лин. С тихим визгом, похожим на эхо от женского крика, резиновые колеса скользнули по блестящему полированному полу.

      – Я не собираюсь его отбирать.

      Ее голос посерьезнел. Она засунула одну из полароидных фотографий за кожаный ремешок в паху Лин.

      – Это – для Каина, – пробормотала она. – Ты должна сыграть роль. Как будто ты мужчина. Ты же раньше наверняка видела много мужчин с твердыми членами. Вот и веди себя