Путешествуя с мёртвыми. Барбара Хэмбли

школы, свой язык, свои государства. Они бросают бомбы, стреляют, учиняют мятежи, зовут на помощь Россию, Англию, кого угодно, кто бы помог им освободиться.

      Ее большая рука в длинной перчатке цвета слоновой кости метнулась, словно пытаясь сорвать невидимую завесу. Эшер познакомился с Франсуазой на балу Двенадцатой ночи. Он предстал перед ней тогда в привычном облике профессора-фольклориста. Фольклор был всегда популярен в Вене, особенно экзотический: чудесные истории о японских оборотнях или китайских феях. Но Эшер, часто встречаясь с вышеупомянутыми сербами, чехами и молдаванами, был также неплохо осведомлен о бомбах, мятежах и планах отделения от Австрии.

      Ему не нужно было встречаться с Франсуазой еще раз.

      Но он встретился.

      – Когда мы жалуемся, – продолжала она, – это вовсе не жалобы. Когда мы всхлипываем, это еще не означает, что нам больно. Танцуем – не для веселья. «Да» не означает «да», «нет» редко означает «нет». Дворцы, которые вы видите, на самом деле не дворцы, и каждый толкует о чем угодно, только не о том, что его действительно интересует. – Она взглянула на него, слегка нахмурив темные брови и как бы не решаясь о чем-то спросить. – И мы вечно сомневаемся, что перед нами: лицо или маска.

      Эшер глядел в ее светло-зеленые глаза и не знал, что ответить.

      «Я просил тебя на прошлой неделе выяснить, кто из знакомых тебе офицеров особенно глубоко влез в долги».

      «Я прибыл сюда за сведениями, которые погубят твою страну, твоих родных и близких».

      «Мне кажется, я люблю тебя».

      Он и сам бы не смог сказать, когда это случилось.

      Маски упали. Эшер и Франсуаза глядели друг другу в глаза. Но даже теперь, вспоминая все это в полудреме, он не знал, что ей сказать.

      Франсуаза улыбнулась, снова надев маску любезности.

      – Вальс цветов, – сказала она. – Вы танцуете?

      Он не должен был возвращаться в Вену.

      Эшер заставил себя проснуться. Спать было рано. Сзади в синей мгле еще мерцали огни Парижа. Он прихлебывал черный кофе, принесенный проводником. Отдельное купе было дорогим удовольствием. В кармане вновь оставалось не более пяти фунтов.

      Однако в экспрессе Париж – Вена ему следовало ехать только первым классом, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности и иметь доступ к вагону, в котором могли находиться Кароли и Эрнчестер. Неизвестно, суждено ли ему проснуться следующим утром.

      Кароли.

      «Здесь все кем-то притворяются».

      На другом карнавальном вечере Кароли, помнится, прервал танец с одной из самых богатых наследниц Вены, чтобы выбежать на улицу и запретить извозчику хлестать упавшую лошадь.

      – Впечатляюще, – заметила Франсуаза и, когда Эшер поднял бровь, пояснила: – Если обратили внимание, он ведет себя так, только когда на него смотрят.

      Эшер давно обратил на это внимание, но не предполагал, что это заметила и Франсуаза.

      Он не успел дать телеграмму Лидии. Как и Стритхэму – о смерти Картера.

      Стритхэм