Путешествуя с мёртвыми. Барбара Хэмбли

Кароли был холоден, произношение – безупречно.

      Попрошайка насупился и преградил им дорогу. Не столь рослый, как венгр, он был широк в плечах, мясист, и поза его теперь таила откровенную угрозу:

      – Рад бы, но…

      Легким движением руки Кароли стряхнул женщину, оставив ее сползать спиной по черной, как сажа, стене, и перехватил поудобнее трость. Прежде чем нищий смог раскрыть рот, палка с треском опустилась на его череп. Бедняга скорчился – и Кароли ударил снова. Изо всей силы, словно выбивал ковер. Расчетливо. Неторопливо. Этот район редко посещался стражами порядка.

      Женщина стояла, заткнув рот кулаком, и в ужасе глядела на происходящее. Она не попыталась убежать, да и была ли она сейчас на это способна! Покончив с побирушкой, Кароли повернулся к спутнице и, схватив за жакет, рванул к себе. Та повисла на его плече, как пьяная или наркоманка. Скудного света из окон кафе было вполне достаточно, чтобы различить кровь на неровной мостовой. Лежащий дышал хрипло, со стонами.

      «Он нуждается в помощи, – подумал Эшер. И затем: – Если я сейчас зайду в кафе, я упущу Кароли».

      Тихо, как бродячий коричневый кот, двигаясь в тени вслед за уходящей парой, Эшер вспомнил, почему он порвал с Департаментом. Однажды ты выполнишь приказ страны – каким бы он ни был – и возненавидишь себя…

      Дом представлял собой одно из тех бесчисленных оштукатуренных с фасада парижских строений, чей облик не изменился со времен «короля-солнце». Двери и ставни были наглухо закрыты. Как только Кароли отомкнул вход в полуподвальный магазинчик, Эшер нырнул в переулок с немногочисленными трубами над линией крыш и затем проскользнул в заросший сорняками двор. Света за ставнями на втором этаже было вполне достаточно, чтобы различить обрушенный навес старой кухни, наполненные дождевой водой бочки, старые доски, сломанные ящики. Щели в ставнях сияли. Под подошвами ботинок была клейкая грязь, воздух был густ, благоухал навозом, откуда-то тянуло падалью.

      Эшер оставил саквояж возле бочки с дождевой водой и крайне осторожно взобрался на крышу бывшей кухни. Сквозь сломанные жалюзи он увидел, как Кароли привязывает женщину к рахитичному креслу. Она смеялась, запрокидывая голову:

      – Тебе так нравится, да? Хочешь, чтобы я чуток побрыкалась?

      Кароли снял перчатки, бросил шляпу на испятнанный и провисший матрац кровати. Безмятежность его красивого лица была сравнима с безмятежностью статуи. Расслабленные плечи также говорили о полном спокойствии. Казалось, он и сейчас действует, ни на секунду не забывая, что все это – для блага страны и, следовательно, заслуживает прощения. В голосе Игнаца Кароли звучала ирония:

      – Побрыкайся, пташка. Вдруг поможет…

      В глубине помещения Эшер различил огромный, обитый кожей чемодан с окованными медью уголками. Он был открыт, и тусклый свет керосиновой лампы мерцал на его металлических частях. Чрево его было залито тенью, но Эшер видел, что внутри находится еще один, несколько меньший чемодан, в котором тем не менее вполне