Чудо купальской ночи. Татьяна Алюшина

нечто, что меняет твою жизнь. И совершенно неизвестно, что впереди и что из всего этого получится, может, очередное разочарование. Но жизнь изменится и станет другой однозначно.

      – А ранним-ранним утром, еще только светать начало, – рассказывала Полина, – меня осторожно разбудила бабушка, тихонько одела, чтобы никто не проснулся, взяла зачем-то лопату из сарая и повела на речку, прямо к тому самому месту. И почему-то стала копать. И я заговорила, словно и не молчала накануне весь день, спросив: «Бабуля, а зачем ты копаешь?» – «Сейчас увидишь», – пообещала загадочно она, встала на колени возле ямы, которую уже выкопала, и достала оттуда странную большую стеклянную рогулину какую-то. Толстый, кривой, короткий ствол, от которого в две стороны шли ветки, а на них были еще веточки. Похоже на кусок засохшего дерева, только стеклянный и почти прозрачный. Я смотрела завороженно и шепотом спросила: «Бабуля это что?» – «Это? – переспросила она, загадочно улыбаясь. – Это твое счастье и удача». – «Как это?» – все шептала я, чувствуя, что нахожусь в сказке. А бабушка мне объяснила, что это застывшая молния. В народе считается, что если молния ударила совсем рядом с человеком, то это значит, что его сам Бог пометил и благословил. Человек этот необыкновенным становится, и удача будет сопутствовать ему всю жизнь. А еще она сказала, когда мы уже домой шли, что теперь мне не надо грозы бояться, она меня любит и все самое лучшее предвещает. Я тогда не очень понимала, что значит «предвещает», но переспрашивать не стала, решив, что это что-то очень хорошее. С тех пор я очень люблю грозу и пугаюсь, только если где-то совсем уж рядом громыхнет, от неожиданности. А рогулина стоит у меня дома, я на нее украшения вешаю, как на удобную вешалку, очень симпатично смотрится. – И Поля задорно улыбнулась.

      – Сколько вам было лет? – спросил Ставров.

      – Пять. Но я очень четко, в деталях, все помню, даже запах озона, и тот момент, когда молния входит в песок передо мной, как в замедленной съемке, и как я ослепла и оглохла на какое-то время. Говорят, что это такие особенности детской психики.

      Он ничего не говорил, смотрел на нее, улыбаясь совсем чуть-чуть, и, по всей видимости, не имел намерения вступать в разговор. Повисла пауза.

      – Клим Иваныч, – вдруг призналась Полина, – я все болтаю, как балалайка, и мне от этого ужасно неудобно, а сейчас и вовсе замолчу, потому что вроде бы уже все рассказала и пора бы уже и помолчать, тогда нам уже обоим станет неудобно от тишины. Может, все-таки поговорим? – предложила и задорно усмехнулась она. – В том смысле, что я что-то рассказала, теперь ваша очередь. Диалог, так сказать, – изобразила она жестом речевой обмен.

      А он снова засмотрелся на нее. Какая же она все-таки!.. «Как бы это сказать? Такая… – он старательно пытался подобрать определение, и одним словом не получалось. – Чудесная девочка», – отпустил Клим свои попытки самому себе объяснить, какой она ему видится и нравится.

      – Я неважный