Въездное & (Не)Выездное. Дмитрий Губин

таким гореньем

      Евгений Евтушенко написал,

      которые с не меньшим вдохновеньем

      на партактиве Клюев изругал.

      За что ругал – мне не совсем понятно:

      что здесь пасквильного и кто из них неправ?

      Пасквильного, по мысли автора «Ответа», и впрямь не было, ибо когда голодает страна – это трагедия, а не пасквиль, в доказательство чего в следующих четырех строках давал развернутое описание ивановской жизни, нищей и сирой, но завершал его на контрапункте, оптимистично и в мажоре:

      Вот в Ярославле, говорят, соседнем,

      за молоком – так в пять утра встают,

      а мясо – может, врут, но только в среднем

      по килограмму в год всего дают.

      А Кострома совсем оголодала…

      Да что и говорить, неплохо мы живем…

      И за этим «мы» стояли непереводящиеся в Иванове куры и пельмени, а также укор мастеру: уж если ивановцы способны в своей жизни видеть светлые стороны, то не Евгению Александровичу жаловаться за них.

      И аноним переходил от скрытой иронии к иронии менее скрытой:

      Зачем же патриотом притворяться,

      шуметь, кричать, в грудь кулаком стучать,

      змеей шипеть и по углам шептаться?

      Достал – и съел. И много не болтать, –

      после чего пятистопный неспешный ямб заменялся четырехстопным, употреблявшимся Пушкиным для послания «Во глубине сибирских руд», и неизвестный стихотворец указывал на беды, которые могут последовать от разговоров во весь голос:

      Ты, Женя, говоришь: «достойно»,

      когда крушится все кругом,

      а сколько было их, достойных,

      в тридцать седьмом? тридцать восьмом?

      Так как «достойно»? Где решенье?

      Давно народ в набат не бил?

      «Храните гордое терпенье…»

      Об этом Пушкин говорил…

      А завершался «Ответ» опять-таки ироническим советом Евгению Евтушенко подобных стихов не писать, поскольку столичная безопасность не чета ивановской реальности:

      Поэтому не трогай душу,

      ведь ты поэт, и не понять,

      что я почти совсем не трушу –

      свободу жалко потерять…

      Чуть забегая вперед, скажу, что как в воду глядел безымянный автор!.. Но пока все было спокойно, и только листки с «Ответом» носились туда-сюда по Иванову, размножаясь со скоростью мушки дрозофилы. Эти чуждые генетические штучки должны были непременно аукнуться, но тогда все только перекрикивались, и я сам в один прекрасный день раздобыл разом три списка «Ответа»: один – в комитете комсомола своей школы, второй – в редакции «Плачущего гегемона» (там его распечатывало в пять закладок все машбюро), а третий принес из института мой отец, заметивший, что есть во всех этих самодельных ответах что-то непрофессиональное, но пушкинское… лермонтовское… что-то от зари отечественной бесцензурной литературы.

      Два листка я пустил в множительный