Пангея. Мария Голованивская

желчью протест против Лота, сути которого она, конечно, понять не могла.

      После его ареста Саломея не могла неделю есть. Небо раскололось над ее головой и никогда уже больше не прикрывало ее маленькую жизнь от грозно глядящего на нее ока.

      Она, конечно, по многу раз выслушивала всех, кто хотел ей что-то сказать об этом. Она считала себя совсем уже падшей под этими набухшими, торчащими, как сосцы волчицы, звездами, почти что волочащимися по земле.

      Кто только не вожделел к ней за долгие годы, что прошли между зачатием ее дочери до этого момента, когда восемнадцатого числа она увидела Конона! Какими разными были их души, тела, слова. Саломея пропустила через себя множество мужчин, пока главный ученый обсерватории, почтенный академик, совсем уже немощный старик, презрев по-змеиному шипящую жену, не увез ее с собой в столицу, чтобы, как он выразился, умирать рядом с ней.

      Когда Саломея увидела Конона, она сразу поняла: он захочет ее обязательно, но она никогда не сможет не то чтобы пожалеть, но даже заметить его. Но почему? Она не знала.

      – Ваша Саломея убивает Конона, – скажет короткое время спустя Софья Павловна, его жена.

      – Intimnije uslugi, – переведет ей переводчик профессора, руководящего клиникой аббатства уже много лет, – ne vhodiat v assortiment nashej kliniki. Solomeja medicinskaya sestra iz ordena i prinuzdat ejo bolshoj greh.

      – Но почему бы ей не дать последнее утешение моему мужу? – возмущалась Софья Павловна. – Она монахиня, в ней должно быть призвание такого рода!

      – Здесь не бордель! – в сердцах воскликнул доктор, но переводчик смягчил его отповедь.

      – Она уже не молода для этого, – перевел он.

      Конон почувствовал в ней плотность и густоту недр. Муть, тоску, силу, горечь, неостывающий жар. Он захотел глотнуть и зажмуриться, опьянеть, расхрабриться и напугать смерть. Он боялся невыразимо. Городские женщины, сделанные из воздуха, никогда не могли заставить его забыть о смерти, перестать бояться ее. Но Саломея смогла. Он забывался, находясь рядом с ней, без остатка, и отчаянные мысли о том, небытие может быть даже страшнее ада, уходили от него если не насовсем, то надолго: целыми днями глядел он на нее и не мог отвести глаз. Он мечтал увезти ее, ступить на совсем другой путь, лишь бы она была рядом и лишь бы Господь отпустил ему еще совсем немного жизни.

      Он почувствовал эту подлинность сначала через салфетку, которой она брала стакан с водой, чтобы подать ему.

      – Зачем салфетка? – спросил он.

      – Ваш стакан должен быть чистым, – ответила она.

      – А как вы можете его испачкать?

      – На руках человека всегда грязь, – улыбнулась она.

      – Как ты стала монашкой?

      Конон бесконечно разглядывал инородную крутизну бедер, сильный, просто скроенный торс, безупречную шею.

      – Привел один человек, могущественный, вроде вас. Хотел помочь. Кир. Кир Гиббелин. Вы не знали его?

      – Знал, – кивнул Конон. – У тебя красивая шея.

      Спокойно, словно самой себе сдавая экзамен на повторение, она в