Париж. Эдвард Резерфорд

война была бессмысленной. И начали ее мы. Наполеон Третий был глуп, и Пруссия воспользовалась этим.

      – Но все равно, разве не следует нам отомстить?

      – Кто знает? Может, и нет.

      Роланд сдался. Однозначного ответа от отца ему не дождаться, по крайней мере не сейчас. Они уже миновали Лувр и приближались к театру Шатле. И все-таки оставалось кое-что еще, о чем Роланду хотелось узнать. Кое-что, о чем он часто задумывался, но никогда не решался спросить.

      – Папа, – произнес он, – можно задать тебе вопрос?

      – Конечно.

      – Почему ты ушел из армии?

      На этот раз, заметил мальчик, что-то мешало отцу ответить с прежней легкостью.

      – Я прослужил достаточно долго. И нужно было присматривать за имением. Я должен был заняться делами семьи. – На несколько секунд виконт замолчал. – Война семидесятого года была ужасна.

      – Ты имеешь в виду наше поражение?

      – Не совсем. – Отцу было нелегко говорить, и паузы между фразами становились длиннее. – Я говорю о том, что было после… о борьбе с Коммуной. Гражданская война – вот что хуже всего, мой сын. Пусть тебе никогда не доведется увидеть такое.

      – Отец Ксавье рассказывал, что коммунары совершали святотатства. Говорит, они убили архиепископа Парижа и хладнокровно истребляли монахов и священников, которые стали мучениками – так же, как священники во время революции.

      – Это так, – кивнул отец. – Но и мы тоже убили множество коммунаров. Тысячи.

      – Но они же были не правы.

      – Может быть. – Виконт задумчиво смотрел вдаль. – Но сами они считали, будто борются за Свободу, Равенство и Братство.

      – И за беспорядок.

      – И за это тоже, несомненно.

      – Ты тоже убивал коммунаров? – спросил Роланд.

      Ответом ему было молчание.

      – Давай поговорим о чем-нибудь другом, – наконец сказал виконт.

      Улица Риволи была длинной. Впереди она меняла название и еще чуть погодя заканчивалась на площади, где когда-то стояла Бастилия, но фаэтон де Синей пока достиг только ее середины. Когда они проезжали старую Гревскую площадь, Роланд отвлекся, разглядывая рабочих, которые ремонтировали огромное здание ратуши Отель-де-Виль. Неожиданно повозка повернула влево и покатилась по бульвару дю Тампль.

      – Тебе известно, почему эта улица так называется? – спросил его отец.

      – Здесь жили рыцари-тамплиеры.

      – Сейчас тут вряд ли найдется хоть одно из их жилищ, но слышал ли ты о том, что на протяжении столетий после роспуска ордена тамплиеров налоговые льготы на их земли оставались в силе? Поэтому здесь очень охотно селились!

      Следуя на север, улица постепенно сужалась, пока не уперлась в сумрачную площадь.

      – Вот мы и на месте, – сказал отец, когда фаэтон свернул в проулок между домами.

      В лавке была всего одна витрина, и в ней на фоне темно-коричневого бархата Роланд увидел кресло в стиле Людовика XIV, нуждающееся в обновлении. Заведение ему