Комедианты. Валерий Михайлов

Меня закрыли там и выключили свет.

      Когда ко мне пришёл Каменев (прошла целая вечность), я был на грани нервного срыва.

      – Здравствуйте, господин Дюльсендорф. Как спалось на новом месте? Сон загадывали?

      – Где моя жена? – спросил его я.

      – О, за неё не волнуйтесь. Она в полном порядке.

      – Я хочу её видеть.

      – Нет ничего проще. Помогите мне найти Цветикова, и мы отвезём вас обратно домой.

      – Я не знаю, где он.

      – Вы не знаете… я вам верю. Вы действительно не знаете наверняка, где он, но вы можете знать, где он может быть, его привычки, интересы. Вы могли совершенно случайно узнать о нём нечто важное, некую зацепку. Пожалуйста, вспомните, помогите нам…

      – Я ничего не знаю.

      – Я совершенно не вижу у вас желания с нами сотрудничать.

      – Поймите, я с радостью бы вам помог, но я не знаю, где он. Мы не виделись несколько лет.

      – Я вам верю, господин Дюльсендорф, верю всему, кроме слов «с радостью». Но я прошу вас помочь нам. Напрячь память, воображение, интеллект. Вы же умный человек, Дюльсендорф.

      – Но я действительно ничего не знаю.

      – Послушайте, Дюльсендорф… Я попытаюсь догадаться… Я, кажется, понял, вам недостаточно того, что я вас прошу об одолжении. Но, может быть, другая просьба заставит вас быть более сговорчивым. Я попрошу вас пройти со мной.

      Меня привели в одно из рабочих помещений лаборатории и усадили в особое кресло – детище профессора Цветикова. Это кресло позволяло фиксировать пациента, полностью лишая его возможности двигаться.

      – Может, вы избавите нас от всего этого? А, Дюльсендорф? – спросил меня Каменев.

      – Я уже сказал вам, что ничего не знаю.

      – Ну что ж, Дюльсендорф, это ваш выбор. Генрих.

      Генрих принялся, не торопясь, фиксировать меня в кресле.

      – Ганс, – сказал Каменев, когда я был прочно прикручен к креслу.

      Я приготовился к боли, но они приготовили для меня нечто более изощрённое, чем физическая боль. Ганс вышел из комнаты. Буквально через минуту он вернулся с сыном моего хорошего друга. Его рот был заклеен скотчем.

      – Итак, господин Дюльсендорф, надеюсь, просьба этого человека значит для вас несколько больше, чем моя. Не заставляйте его умалять вас проявить благоразумие.

      – Но я действительно ничего не знаю.

      – Хорошо. Ганс, Генрих. Прошу вас, джентльмены.

      Они медленно, нарочито медленно связали ему ноги, перекинули верёвку через блок, прикреплённый к потолку. Они подвесили его за ноги метра на полтора над полом.

      – Одно ваше слово, Дюльсендорф, и всё тут же закончится.

      – Я ничего не знаю.

      – Джентльмены.

      Ганс и Генрих взяли по бейсбольной бите и принялись медленно избивать ни в чём не повинного парня. Они били его медленно, нанося не более двух-трёх ударов в минуту, ломали ему ребра, руки, ноги… Я что-то кричал, молил о пощаде, рыдал, угрожал, умалял вновь. Я был на грани сумасшествия…

      Они кинули труп парня в мою комнату. На этот раз они оставили включённым свет.

      – Ну,