Молодой негодяй. Эдуард Лимонов

мне женщину синюю-синюю,

      Я проведу на спине у ней линию

      И на той линии буду женат…

      Ах, мне бы не надо бы с нею женатиться,

      Лучше с котами на крыше лунатиться…

      – Замолчи, подлый Савенко! – кричит Анна. – Не коверкай стихи моего друга Бурича. Ты еще не дорос до их понимания!

      – Плохой поэт, – безжалостно констатирует Лимонов. – Я, Генка, долгое время считал, что Бурич – хороший поэт, во всяком случае, оригинальный, и вдруг – попадается мне в руки книжка польского поэта Ружевича. И что же я вижу, Генка?! Манера Ружевича как две капли воды похожа на манеру Бурича! А! Как это называется? Плагиат! Особенно если учесть, что Бурич и его жена делают деньги, переводя польских поэтов!

      – Бурич прекрасный поэт! – Глаза Анны с неуверенной ненавистью упираются в «супруга». – Именно потому Вову Бурича так мало и неохотно печатают.

      – «Вову…» – фыркает «супруг». – Да он, говорят, уже лысый, как колено. Вагрич видел его в Москве, твоего Вовика. Толстый, обожравшийся жлоб. Буржуа от литературы.

      – Неправда! Бурич очень красивый. Кудри – как у Аполлона… Бах, наверное, ошибся, и это был не Бурич…

      – Как же, ошибся… Он это был – Аполлон, друг твоего мужа – гения из Симферополя…

      – Они все были очень талантливые, Генка. Не слушай молодого негодяя. Талантливые и необыкновенно интеллигентные. Они все знали. Они все время читали. Они были образованнее вас…

      – Талант не имеет ничего общего с образованием, – морщится Эд.

      Эдуард ревнует Анну к ее поколению. К бывшему мужу – режиссеру телевидения, к друзьям мужа, перебравшимся в Москву, – поэту Буричу, кинокритику Мирону Черненко, к художнику Брусиловскому. Для харьковских юношей возраста Эда, для богемы и декадентов, по нескольку раз в день приходящих в «Автомат» выпить чашечку кофе, Москва, как для чеховских трех сестер, горит впереди манящим ослепительным светом, символом успеха и победы. Из сверстников Анны особенно знаменит художник Брусиловский. Вагрич Бахчанян отзывается о работах Брусиловского с почтением. Брусиловский давно уже выставляется и на международных выставках, и время от времени репродукции его вещей печатают западные журналы. Меньше всех добился бывший муж Анны, он и живет не в Москве, но в Симферополе. Эдуард очень хочет в Москву, потому и примеривает предыдущее поколение (они на десять-пятнадцать лет старше) на себя. Примеривает, оспаривает и высмеивает Анькино прошлое во имя ее настоящего с ним, Эдуардом Лимоновым.

      Солнце вдруг скатывается с крыши «харчевни» прямо на стол, и деревянный, отскобленный, много раз мытый, уставленный тарелками с закусками, сосудами с водкой и лимонадом стол вдруг вспыхивает. Очень красивый у них стол, читатель. Салат из красных, как кровь, украинских помидоров и нежно-зеленых огурцов, на которых каплями вспыхивает подсолнечное масло, много раз преломившееся в фужерах и граненых стаканах солнце, много солнца, месиво солнца на столе. Загорелые темные руки поэта, руки Анны,