Царские забавы. Евгений Сухов

сладким, закуска добрая, но особенно памятны Ивану Васильевичу были засахаренное орешки.

      Когда самодержец двор покидать стал, склонился к уху думного дьяка и произнес:

      – При дворе хочу твою дочь видеть. Пускай для начала в сенных девках послужит.

      Ощетинился Иван Михайлович ежом, но сумел найти в себе силы, чтобы ответить самодержцу достойно:

      – Мала она, государь, для такой чести. Пусть дома пока посидит, а как постарше станет, тогда ко двору и представлю.

      – Государю прислуживают сенные девки и помоложе, нежели твоя дщерь, – неожиданно весело произнес Иван Васильевич, и его смех задорно подхватили стоящие рядом опришники.

      Настало самое время, чтобы припомнить печатнику и этот отказ. Царь сладко поежился, подумав о шестнадцатилетней непорочной красе.

      Заплечных дел мастера подвесили Висковатого за ноги, он изогнулся, словно огромная рыба, попавшаяся на крючок, а потом смирился, затихнув, и только перекладина натужно скрипела в такт раскачивающемуся телу.

      Никитка-палач черпнул из кипящего котла ковш воды и плеснул на голову дьяка.

      – Аааа! – заорал Висковатый. – Будь же ты проклят, государь-мучитель!

      Никитка-палач вытащил из-за пояса нож и подошел к Висковатому. Толпа в ожидании замерла. Детина напоминал мясника со скотного двора, который намеревался освежить тушу. Вот сейчас подставит под свесившуюся голову огромный жбан, и кровь, хлынув, наполнит его до краев. Заплечных дел мастер ухватил Ивана Михайловича за нос и в следующее мгновение отрубил его ударом ножа. После чего на все четыре стороны показал кровавый обрубок, а затем швырнул его в кипящий котел. Затем отрубил оба уха. Залитое кровью лицо Висковатого было страшным. Он кричал, проклиная мучителей.

      Если кто и оставался на этом суде плоти беспристрастным, так это палач. Никитка знал свое дело отменно. Он не допускал ни одного суетливого движения. Палач напоминал великого лицедея перед искушенной и требовательной публикой. Каждый жест у детины был выверен, рассчитан каждый шаг на узенькой сцене. И если бы кто-то в толпе захлопал в ладони, он наверняка поблагодарил бы знатока кивком головы.

      Потом Никитка-палач разорвал огромными ручищами рубаху осужденного, выставляя на позор его сухое тело, и сильным ударом топора перерубил его пополам.

      – Ха-ха-ха! – раздался веселый смех.

      Многим показалось, что сам дьявол захохотал из преисподней, а небеса отозвались ему в ответ скорбным эхом.

      Взгляды собравшихся были обращены на небо, но с Кремлевской стены на плаху взирали четыре женщины.

      Одна из них была в ярком приталенном наряде черкешенки.

      – Государыня! – выдохнула толпа.

      Мария Темрюковна стояла между бойницами и потешалась так, как случалось во время выступления заезжих скоморохов.

      Помрачнел Иван Васильевич, узнавая в дьяволе непокорную жену.

      – Едва бабе послабление дал, а она уже на стену залезла. Сгони эту чертовку во двор. Совсем рассудка баба лишилась, перед всем честным народом меня опозорить