Чеченский угол. Ольга Тарасевич

чепалгаш можно приготовить с картошкой или тыквой.

      Сердце Малики сжимается от счастья. Она вырастет и станет, как мама, будет готовить лепешки и суп из сушеного мяса, и за столом соберется вся семья, дети и… муж. В груди стучит быстро-быстро, даже дышать сложно. Аслан… Он так смотрел на нее, когда она брала воду из колодца, и глаза у него черные, а губы яркие, как вишни.

      – Малика, беги! Прячься! Бомбят!

      Она машет руками своему сну – уходи, прочь, это уже война, не хочу – и в который раз замирает, оборачивается на оглушительный грохот. Там, сзади, на том месте, где, споткнувшись, растянулся братишка, маленький Ваха, землю продырявила воронка, и Малика ползет к ней, сдирая колени, отплевываясь от пыли, и все трет ладошкой сухие глаза. Ей кажется, что братик там, так ведь не может быть – чтоб вместо Вахи воронка…

      У края ямы лежит оторванная ручка. Крошечные пальчики вздрагивают.

      Похорон Малика не видела. Женщинам не положено.

      Мать выла, как раненый зверь, и повторяла, как заведенная:

      – Аллах заберет нашего мальчика в рай…

      Малике все непонятно. Откуда летят бомбы? Куда ушел отец? Почему в селе столько чужих людей в форме? Они приехали на огромных темно-зеленых машинах – зачем?

      Но мама ничего не объясняет. Лишь губы шевелятся на посеревшем лице:

      – Ненавижу, всех их ненавижу…

      В сон врывается Зара, но не та старшая сестра, красавица с тугими косами, которой Малика так завидовала – ведь у нее уже есть муж, бравый высоченный Руслан с белоснежной, белее горных вершин, улыбкой. Теперь – забыть бы, забыть – на светлом платье сестры чернеет запекшаяся кровь, Зара хохочет, смеется, пританцовывает и зачем-то осыпает лицо землей.

      Замирая от ужаса, Малика прислушивается, о чем судачат у потухшего огня во дворе мать с соседкой.

      Руслана увезли в соседнее село, в комендатуру. Сказали, боевик.

      – Он не успел, – тихо произносит мать.

      – Его сильно избили. Зара побежала за ним, говорят, он стоять уже не мог. И тогда тот, кто его допрашивал… Он рассвирепел, увидев Зару. Отшвырнул ее в угол, и принялся избивать Руслана. Зара была вся в крови мужа, видишь, видишь, она землей лицо трет, отмыться хочет. Его прикончили у нее на глазах.

      – Бедные мои детки… Шурави… Ненавижу!

      Соседка качает головой:

      – Это был не русский. Говорят, аварец, милиционер, из Гудермеса, у него наши всю семью вырезали. Поделом. Нечего сотрудничать с оккупантами!

      Женщины еще долго о чем-то переговариваются, но звук голосов исчезает. Малика видит лишь их шевелящиеся губы. Нет, Зара, нет, да за что нам это все?..

      …Девушка проснулась от собственных рыданий. Серая грязная наволочка стала влажной от слез.

      Отшвырнув подушку, Малика растянулась на койке, невольно поморщилась от скрипа пружин и уставилась за окно. Над горными вершинами тянулась светло-голубая полоска предрассветного неба. Скоро в убогую комнатенку проберется утро, и тогда ей напомнят о том, что хотелось бы