Лукин Евгений Юрьевич
Все книги издательства Лукин Евгений ЮрьевичКаникулы и фотограф
«За «Асахи пентакс» оставалось выплатить немногим больше сотни. Стоя над огромной кюветой, Мосин метал в проявитель листы фотобумаги. Руки его в рубиновом свете лабораторного фонаря казались окровавленными. Тридцать копеек, шестьдесят копеек, девяносто, рубль двадцать… На семи рублях пятидесяти копейках в дверь позвонили. Мосин не отреагировал. И только когда тяжелая деревянная крышка опустилась на кювету с фиксажем, скрыв от посторонних глаз левую продукцию, он распрямил натруженный позвоночник и пошел открывать…»
Вторжение
«Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь. Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам…»
Бытиё наше дырчатое
«Нет-нет, речь пойдёт вовсе не о милиционере славянской национальности. Термином «белый мусор» баклужинские изобретатели-самородки именуют материальный аналог белого шума, видимо, путая его с чистым шумом, отчего, впрочем, суть явления нисколько не меняется. Что такое чистый шум? Если верить тем же самородкам, это особым образом взбаламученный поток информации, из которого человек с воображением способен извлечь всё что угодно: от эпохального открытия до гениального произведения. Взять, к примеру, оригинал шекспировского «Гамлета». Хаотическое нагромождение текста, переходящее местами в абракадабру. Однако достаточно посмотреть сноски – и нечленораздельная, на первый взгляд, строка (скорее всего, ошибка наборщика) волшебно проясняется, обнаруживая даже не один, а сразу несколько глубоких, хотя и взаимоисключающих смыслов…»
Там, за Ахероном
«Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Эти вселяющие ужас слова на вратах Ада – первое, что суждено увидеть душам грешников на том свете. Потом суровый перевозчик Харон загонит души в ладьюи доставит на тот берег реки мертвых. Там, за Ахероном, вечный мрак, оттуда нет возврата… И тем не менее, герой новой повести Евгения Лукина ухитряется совершить побег из Ада и прожить еще одну короткую, полную опасностей жизнь.
Delirium tremens (Страсти по Николаю)
Вначале был голос из унитаза. Потом в дверях возникла сожительница Нинка Ремизова с новым хахалем по имени Витюлёк. Да ещё вон из форточки пушка торчит. И только после всего этого Колян Цоколев начал понимать, что у него началась «белая горячка»…
Вранье, ведущее к правде
«Умру не забуду очаровательное обвинение, предъявленное заочно супругам Лукиным в те доисторические времена, когда публикация нашей повестушки в областной молодежной газете была после первых двух выпусков остановлена распоряжением обкома КПСС…»
Когда отступают ангелы
Странный новичок в бригаде обыкновенного земного парня Миньки Бударина оказывается ни много, ни мало, как преследуемым по законам его неведомой планеты не то человеком, не то ангелом. Он нуждается в помощи, поэтому контакт землян, а вернее, землянина Миньки, с инопланетянами оказывается весьма странным...
Улица Проциона
«Летающая тарелка, металлически сверкнув в студеной синеве сентябрьского неба, скользнула наискосок над улицей и скрылась за шероховато-серой коробкой жилого дома. Прохожий охнул и, вздернув левый обшлаг плаща, уставился на оцепеневшую секундную стрелку. – Да чтоб тебе повылазило! – плачуще проговорил он вслед инопланетному летательному аппарату и сплюнул в сердцах на асфальт…»
Чушь собачья
«С собаками в Капитолий не пускали. Ратмир сидел на привязи рядом с шершавым бетонным столбом, время от времени пытаясь избавиться от намордника. Делал он это без особого старания. Давно уже ставшая привычной ременчатая снасть не причиняла ему особых неудобств – просто надо было хоть чем-то себя занять. Утро выдалось душноватое, зато спокойное. Никто не толпился на асфальтовом пятачке и на полого восходящих ступенях, не требовал справедливости, не вздымал картонок с коряво начертанными лозунгами. Врождённое чутьё подсказывало Ратмиру, что свора шумных двуногих существ, если и сбежится сегодня к Капитолию, то позже – за полдень, в самую жару…»