Паблик на Литресе
Все книги издательства Паблик на ЛитресеПольское посольство во Францию
«Настоящий рассказ наш относится к 1645 году. В это время сидел на польском престоле король Владислав IV, которому представлялась некогда возможность царствовать на Москве. Королю Владиславу было в эту пору около пятидесяти лет. Давно была ему пора жениться, – и он, наконец, после разных соображений, решился предложить свою руку принцессе Марии-Людовике Мантуанской, жившей при дворе регентши Франции, Анны Австрийской, матери малолетнего короля Людовика XIV…»
Замечательные чудаки и оригиналы
«В обыкновенной жизни чудак есть человек, отличающийся не характером, не нравом, не понятиями, а странностью своих личных привычек, образа жизни, прихотями, наружным видом и прочее. Он одевается, он ест и пьет, он ходит не так, как другие, он не характер, а исключение. Замечательно, что в простом сословии, близком к природе, редко встречаются чудаки, там все растут, воспитываются, чувствуют, мыслят и действуют, как внушила им природа или пример других, но с образованием начинаются причуды, и чем оно выше у народа, тем чаще и разнообразнее являются чудаки…»
В дни революции
Автору настоящих беглых воспоминаний пришлось пережить всю красоту революционного периода, видеть тот порыв, который объял всех c момента переворота, принимать участие в попытках строительства новой России и наблюдать, вместе с тем, то разложение демократических сил, которое началось в России под влиянием целого ряда причин и привело наконец к временному торжеству анархического большевизма, захватившему в последнее время власть. Когда я пишу настоящие воспоминания в тихом и уютном уголке безмятежной и не затронутой войной Швеции, там на моей родине восстал брат на брата, и в потоках крови грозит захлебнуться свобода, только что родившаяся в стране и не успевшая еще окрепнуть… В дальнейшем рассказе я буду излагать только то, свидетелем или участником чего я был сам. Пусть благодаря этому сузится круг моих наблюдений и читатели вместо полной картины российской революции во всем её огромном масштабе получат только один уголок этой мятежной жизни, но за то я могу им гарантировать, что рассказана и показана им будет правда жизни этого небольшого уголка.
Воспоминания
Воспоминания Авдотьи Яковлевны Панаевой (Головачевой) написаны в конце восьмидесятых годов XIX в. и печатались в Историческом Вестнике (1889). А.Я.Панаева имела возможность почти ежедневно общаться с замечательными русскими писателями – сотрудниками журнала «Современник». Трудно назвать выдающегося литератора сороковых, пятидесятых или шестидесятых годов, с которым она не была бы знакома. Фет посвящал ей стихи, Достоевский влюбился в нее с первого взгляда, Некрасов воспевал ее в своем творчестве. Но она чувствовала расположение далеко не ко всем...
Темные аллеи
«… Женщина все время пытливо смотрела на него, слегка щурясь. – И чистоту люблю, – ответила она. – Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексеевич. Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел: – Надежда! Ты? – сказал он торопливо. …»
Таня
«Она служила горничной у его родственницы, мелкой помещицы Казаковой, ей шел восемнадцатый год, она была невелика ростом, что особенно было заметно, когда она, мягко виляя юбкой и слегка подняв под кофточкой маленькие груди, ходила босая или, зимой, в валенках, ее простое личико было только миловидно, а серые крестьянские глаза прекрасны только молодостью. В ту далекую пору он тратил себя особенно безрассудно, жизнь вел скитальческую, имел много случайных любовных встреч и связей – и как к случайной отнесся и к связи с ней…»
Сто рупий
«Я увидал ее однажды утром во дворе той гостиницы, того старинного голландского дома в кокосовых лесах на берегу океана, где я проживал в те дни. И потом видел ее там каждое утро. Она полулежала в камышовом кресле, в легкой, жаркой тени, падавшей от дома, в двух шагах от веранды. …»
Степа
«… Но горница была темна и тиха, только где-то постукивали рублевые часы на стене. Он хлопнул дверью, повернул налево, нашарил и отворил другую, в избу: опять никого, одни мухи сонно и недовольно загудели в жаркой темноте на потолке. – Как подохли! – вслух сказал он – и тотчас услыхал скорый и певучий, полудетский голос соскользнувшей в темноте с нар Степы, дочери хозяина: – Это вы, Василь Ликсеич? А я тут одна, стряпуха поругалась с папашей и ушла домой, а папаша взяли работника и уехали по делу в город, вряд ли и вернутся нынче… »
Смарагд
«… Платьице на ней ситцевое, рябенькое. Башмаки дешевые; икры и колени полные, девичьи, круглая головка с небольшой косой вокруг нее так мило откинута назад… Он кладет руку на ее колено. Другой обнимает ее за плечи и полушутя целует в приоткрытые губы. Она тихо освобождается, снимает его руку с колена. – Что такое? Мы обиделись? …»
Руся
«… Как-то после обеда они сидели в гостиной и, касаясь головами, смотрели картинки в старых номерах «Нивы». – Ты меня еще не разлюбила? – тихо спрашивал он, делая вид, что внимательно смотрит. – Глупый. Ужасно глупый! – шептала она. Вдруг послышались мягко бегущие шаги – и на пороге встала в черном шелковом истрепанном халате и истертых сафьяновых туфлях ее полоумная мать. …»