Эксмо
Все книги издательства ЭксмоЧто-то из детства
«До ремонта у меня в прихожей стояло огромное толстое зеркало, в высоту больше двух с половиной метров и где-то полутора метров в ширину. Зеркало это я не любил. Не знаю, почему не любил. Наверное, мне казалось, что в нем до сих пор отражается моя детская кроватка, стоящая рядом с пианино. Когда я причесывался перед зеркалом или рассматривал появляющиеся в усах седые волосы, я замечал ту кроватку краем глаза, и меня это раздражало. Я уже вырос, уже успел потолстеть несколько раз и похудеть обратно, я уже был женат, развелся и женился во второй или в третий раз. Я успел стать самим собой, каким я себя знаю, а кроватка все никак не желала из зеркала исчезать…»
Друг мой Толька
«Толик появился в нашем дворе внезапно: две сестры Печенковы съехали (с родителями, конечно), а Толик с братом – приехали. Брат его не особенно вникал в наши дела: он носил брюки дудочкой и ухаживал за барышнями. А мы с Толиком как раз совпали – он был старше меня года на три и стал самым верным, самым лучшим другом. Мы вместе стреляли из самопалов, делали взрывпакеты, строили халабуды и мечтали о кораблях на воздушной подушке. Толик увлекался машинами – у его отца была большая «Волга», и в их гараже была оборудована глубокая бетонная яма для того, чтобы к машине было удобно подобраться снизу и подкрутить там гайки…»
Все краски тундры
«Маленький поселок Угольные Копи – почти неразличимая точка на карте, лежащая ближе к Америке, чем к обжитой части России. Население – три с половиной тысячи человек, как услужливо сообщает Википедия. Промерзшая земля, закрепиться на которой не может большое дерево, хранит в себе остатки зубов и позвонков мозазавров и прочие ископаемые раритеты…»
Все равно
«Чем больше я живу, тем яснее вижу: земля пульсирует кровью, как человечье тело. Если она долго живет без войны или революции – она сама себе делает кровопускание, будто эта грубо, щедро льющаяся кровь может ее очистить от грязи. Выливаясь из ее черного разрубленного тела, омыть все, что гниет и смердит. Но это иллюзия. Так мы говорим, чтобы себя утешить…»
Как я был алтарником
«В четыре года на Пасхальной неделе я первый раз оказался в алтаре. В храме Всех Скорбящих Радости, похожем на каменный кулич, большом и гулком, с круглым куполом и мраморными драматичными ангелочками внутри на стенах. Через годы я восстановлю для себя картину…»
На каком языке европцы разговаривают?
«Марина любила путешествовать. Любила готовиться к путешествию. Заранее. За месяц. Лучше за два. Ей нравилось паковать свою, отдельную от родительской, сумку, нравилось долго и тщательно выбирать игрушки, которые она возьмет с собой. И платья. Платьев у Марины было много. Родственники по маминой линии были раскиданы по всему Советскому Союзу. Так получилось, что Марина оказалась в роду самой младшей, и посылки с подарками регулярно шли со всей страны. Не только новое, но и то качественное, иногда даже импортное и почти новое, из чего скоропостижно выросли старшие двоюродно-троюродные сестры. Собирая свою сумку, Марина вспомнила, что вчера папина коллега подарила ей шоколадку «Вдохновение». Шоколад этот был очень вкусным. И дефицитным. Его не покупали, а доставали. В отличие от противных конфет-батончиков, которые зачем-то назывались шоколадными и продавались везде, но были совсем невкусными…»
Король с клюкой
«Лезвие «канадки» – хоккейного конька, – притупившееся от долгого использования в состоянии еще взрезать потускневший старый лед на вираже, поднимая фонтаны, волны радужного ледяного крошева мыслей, чувств, воспоминаний. И там, под этой старой, застывшей, тусклой серостью вдруг ослепительно вспыхивает синью чистой, брызжет в глаза снегами прошлого, счастьем настоящим и радостью души…»
Потерянный рай
«Год 1966-й. Окраина Москвы. Шестилетний пацан в сатиновой клетчатой рубашке и шортах сидит на заборе и смотрит на противоположную сторону улицы. Туда, где парк. Это действительно парк, хотя для меня он был лесом. «Лианозовский парк культуры и отдыха». Он и сейчас есть. Он изрядно поредел, оброс аттракционами, в нем проложили асфальтовые дорожки, поставили множество киосков и палаток… и теперь его видно насквозь. А тогда это было культовое место, где мы играли в войну, в лапту, в футбол, которое исколесил я на «Орленке» вдоль и поперек. Парк, в котором мы собирали землянику и белые грибы на склонах большого оврага, по дну которого тек ручей шириной в метр. И было-то в этом парке: цепочная карусель, футбольное поле, на котором проходили матчи заводских команд, танцверанда, бильярдная и пивная. Единственная асфальтированная дорога вела от ворот на Смоленской к воротам на Череповецкой через весь парк в сторону «Немецкой дачи», которую еще называли «Белым домом» – типичного европейского домика с остроконечной двускатной крышей и круглым чердачным окном…»
Беседка
«– Ну, Аленка, ты везучая, – приговаривала соседка тетя Вера, осторожно прикасаясь тампоном, смоченным в зеленке, к разбитому в кровь Аленкиному колену. Вера, актриса местного театра, была для Аленки ангелом-спасителем, воплощением неземной красоты и звалась тетей только потому, что восьмилетней Аленке тридцатилетняя Вера в матери годилась, но это не мешало им дружить. Если что случалось, Аленка бежала за помощью сразу к Вере, а не домой к маме и бабушке. Вера утешала, потом старалась как-то поговорить с домашними, чтобы они сильно не наказывали неугомонную девчонку…»
Мужское воспитание
«Однажды, когда я была в первом классе, моя мама уехала на две недели в командировку, в Германию и Чехию. Тогда эти страны вот как назывались: ГДР и Чехословакия…»