Шестеро постояльцев гостиницы «Приют героев» сгинули без вести в результате ночного налета таинственных злоумышленников. Расследование преступления поручено двум конкурирующим службам, но барон фон Шмуц, обер-квизитор Бдительного Приказа, и магичка высшей квалификации Генриэтта Куколь, вигилла Тихого Трибунала, еще не знают, куда приведут их дороги следствия. Возможно, это будет зловещий Чурих, гнездо некромантов, или цитадель Черно-Белого Майората, где в давние времена шагнул с балкона в вечность магистр самого нелепого из рыцарских орденов…
Вернувшись из очередного рейса, командир отряда морского спецназа Сергей Павлов по прозвищу Полундра узнал, что судно, на котором он служит, купил какой-то коммерсант. Ему надо разыскать затонувший во время войны американский эсминец, на борту которого было много золота. Да еще об этом стало известно крутому бандитскому авторитету, который не прочь попробовать себя в роли пирата. Что ж, Полундра золото найдет – ведь морской спецназовец, выполняя поставленную задачу, способен действовать в нечеловеческих условиях. Только вот кому достанется добыча – большой вопрос…
В московском отеле «Метрополь» остановился американский бизнесмен. Однажды утром горничная обнаружила его обезглавленный труп. Первые же следственные мероприятия показали, что покойный был... дважды судимым российским мошенником. Так начинает раскручиваться дело об афере с драгоценностями Гохрана, вывезенными за границу в качестве залога валютных поступлений в Россию и канувшими в неизвестность. Следствию всячески мешают «заинтересованные» лица. И тогда к розыску преступников привлекается частное охранное предприятие «Глория».
«Звезды процарапали по экрану белые дуги. Брег, грузнея, врастал в кресло. Розовый от прилившей крови свет застилал глаза, приглашая забыться, но пилот по-прежнему перетаскивал тяжелеющий взгляд от одной группы приборов к другой, выполняя главную свою обязанность: следить за автоматами посадки, чтобы, если они откажут, взять управление на себя. За его спиной Сивер впился взглядом в экран кормового локатора и от усердия шевелил губами, считая еще не пройденные сотни метров, которым, казалось, не будет конца. Звезды вращались все медленнее, наконец вовсе остановились…»
В стране биороботов трудно остаться человеком. И тем не менее бывшему сотруднику Интерпола Милову удается проникнуть в замыслю правителей Технеции и внедриться в обслуживающий персонал военного конвоя. Сможет ли Милов предотвратить широкомасштабную диверсию на границах России?
Произведения В. П. Астафьева (1924—2001) наполнены тревогой за судьбу родной страны, переживающей период «всяческих преобразований и великих строек, исказивших лик святой Руси, превративших ее в угрюмую морду, покрытую паршой всяческих отходов, блевотиной грязной плесени и ядовитыми лишаями»; за человека, утрачивающего человеческое лицо, совесть, достоинство. Автор призывает остановиться, вглядеться в свое лицо: куда уведет этот путь? Не от самого ли себя? А ведь счастье – в честности и верности своим принципам, в простых человеческих радостях, умении любить.
«Ванька с Танькой, точнее сказать, Иван Тихонович и Татьяна Финогеновна Заплатины, вечерами любили посидеть на скамейке возле своего дома. И хорошо у них это получалось, сидеть-то на скамейке-то, уютно получалось. И не то чтоб там прижавшись друг к дружке иль взявшись за руки и целуясь – всем напоказ по новой культуре. Нет, сидят, они, бывало, обыкновенно, в обыкновенное одетые, в чем вечер застал на дворе, в том и сидят: Иван Тихонович в телогрейке, в старом речном картузе, уже без золотоцветного знака. Картуз спекся на солнце, съежился от дождей, ветров и старости, и не надет он – как бы впопыхах наброшен на все еще кудрявую голову, от кудрей непомерно большую, вроде капусты, не завязавшейся в вилок…»
«Ельчик-бельчик сначала не был Ельчиком-бельчиком. Он был икринкой. Ма-а-ахонькой икринкой, с пшенное зернышко величиной и желтенькой, как пшенное зернышко. Таких зернышек-икринок, неглубоко прикопанных в донном песке и в гальке, было очень много. И в одном таком зернышке, свернувшемся кружочком, спала рыбка. Потом ей тесно стало спать кружочком. Она начала распрямляться. Слабенькая, тонюсенькая пленка икринки лопнула, и у рыбки высунулся наружу хвост. А раз хвост появился, значит, надо им что-то делать. Рыбка шевельнула хвостиком, уперлась им в дно родной речки, оттолкнулась и всплыла. Но воды много было, глубоко было, и рыбке не подняться бы наверх, не осилить течение, да икринка-то зачем? Будто надутый шарик, завязанный на голову рыбки, она поднимала его выше, дальше, и рыбка почувствовала, как ей стало легко и тепло…»
«В сорок третьем году во время летних боев мы нежданно и негаданно для фашистов выскочили к хутору Михайловскому, что на Полтавщине. Выскочили и подзадержались. Почитай, неделю толкались на жарко полыхающих ржаных полях, и веселый, в садах утопающий хутор был за это время почти весь порушен и сожжен, деревья срублены, загороди свалены, перекопанные вдоль и поперек огороды разворочены взрывами. Словом, каждая высотка за хутором доставалась нам большой кровью…»
«Одиночество доконало и меня, бабу общительную, бурную характером… Почему я выбрала в исповедники вас? Не знаю. Не только потому, конечно, что в творческой молодости своей вы бывали у нас, хотя и нечасто пивали и не только кофей. Думаю, что доверие, которое вы вызвали последними вещами у читателей, в том числе и у меня, подтолкнуло меня к этому письму…»