«С тихим лязгом раздвинулась стальная переборка, отделяющая ангар от остальных отсеков корабля. Сержант Джексон тут же рявкнул на десантников, и они не спеша потянулись к открытому люку посадочного челнока. А сам недовольно покосился на командира их сводного отряда, лейтенанта Карпина: опять русский, будь он неладен! Ну почему ему всегда так не везет?! Американского или европейского офицера для этой миссии найти не смогли, что ли? Да пусть даже и халифатского, только бы не русского или израильского – первые славились своей требовательностью и бескомпромиссностью, а вторые – безалаберностью и, как ни странно, профессионализмом. Джексон не понимал, как это могло совмещаться в одном флаконе, но совмещалось. Поэтому сержант предпочитал, если была такая возможность, с израильтянами дела не иметь. А русских просто не любил…»
«Нежарким июньским вечером на съемной квартире начинающего писателя Владимира Буйских происходила грандиозная пьянка, приуроченная к футбольному матчу между столичным клубом «Москва» и его питерским визави «Зенитом». Грандиозной, впрочем, она была лишь в воображении хозяина дома. Главный гость, ради которого и были закуплены три бутылки невыносимо дорогой «Patron Reposado», да что там закуплены – с боем добыты в Шереметьевском дьюти-фри, знаменитый писатель-фантаст Сергей Непокупный монументально возвышался за столом и говорил о чем угодно, только не о деле. О футболе и женщинах, о новой квартире с пентхаусом и превратностях ремонта оной…»
«Лучше всего после наступления темноты на улицу не выходить. Это и недоумку понятно. Но как быть зимой, когда сумерки начинаются уже с двух часов дня, а после трех – хоть глаз выколи? А зимы в этих краях долгие, снег по полгода лежит, благо его в нынешние времена и не убирает никто. Это очень важное обстоятельство – снег. И лед. Пешком при заносах передвигаться трудно. На такое решаются только в крайности…»
«Инспектор прилетел на рассвете. Два солнца взошли одно за другим, и корабль опустился на посадочную площадку в семь шестьдесят пять по местному времени. – Гриша, – сказал губернатор. – Предупреди своих: сидеть на рабочих местах, как пришитые. Увижу кого-то в рабочее время на террасе…»
«С сегодняшнего дня я – владелец астероида. И даже знаю, что мне с ним делать. Сам факт – вроде бы пустячок, да и астероид пустяковый, из самых ничтожных, а все-таки приятно. Никогда не владел никакой недвижимостью, если не считать фамильного участка на кладбище, а теперь владею. Хотя применительно к астероиду слово «недвижимость» можно употребить только в юридическом смысле. Он ведь движется. Слоняется себе в пространстве, и никто ему не указ. Ну ладно, ладно, не буду занудствовать, недвижимость так недвижимость…»
«Ваше превосходительство! Наши страны давно и плодотворно сотрудничают в области нераспространения стратегических вооружений, грабительского колониализма и расовой сегрегации. Разрешите по этому поводу выразить признательность всему Русскому народу и вам в его лице…»
«Когда Корнуэл Сэмингс начинает величать себя стариной Сэмингсом, следует держать ухо востро. Впрочем, с ним всегда следует держать ухо востро, а ещё лучше попросту не иметь дел. Но попробуйте не иметь дел с Сэмингсом, если это единственный на сто парсеков тип, у которого можно заправить корабль в ту минуту, когда у тебя ничего, кроме этого корабля, не осталось. Нетрудно догадаться, что благотворительностью Сэмингс не занимается, и в обмен на свою горючку обдерёт тебя как липку…»
Созданная в Выговском старообрядческом общежительстве литературная школа стоит в ряду значительных явлений древнерусской книжности и русской литературы XVIII в. Научное издание значительной части ее творческого наследия предпринимается впервые и является результатом комплексного палеографического, источниковедческого, текстологического и литературоведческого исследования. Книга включает 190 произведений XVIII – первой половины XIX в. Она представляет выговскую словесность как целостное явление, возникновение и развитие которого определялось внутренними потребностями старообрядческой общины; даст представление об основных жанрах выговской школы (за исключением полемико-догматических), творчестве ведущих писателей, особенностях разных этапов развития школы. Материал распределен по тематическим разделам, отражающим основные вехи истории Выговского общежительства и главные направления его духовной жизни. Тексты подготовлены по автографам и авторитетным спискам, снабжены подробным реальным комментарием. Настоящая публикация не только даст читателю возможность составить целостное представление о выговской литературе, но и предоставит широкому кругу специалистов – историкам, филологам, искусствоведам – новый ценный материал для изучения духовной и религиозной жизни России, древнерусской и старообрядческой литературы и культуры. Издание будет интересно всем, кто интересуется историей Отечества.
Впервые публикующиеся «Воспоминания» Степана Васильевича Смоленского можно поставить в ряд лучших русских мемуаров описываемого автором периода от 60-х годов XIX века до первых лет следующего столетия. Составители сознавали, что этот текст по своему содержанию не может полностью вместиться в рамки данной тематической серии, хотя к проблематике духовной музыки самым непосредственным образом относится большая часть «Воспоминаний», прежде всего седьмая и девятая главы, посвященные Синодальному хору и училищу и Придворной певческой капелле (по объему примерно две трети мемуаров), а также фрагменты шестой главы, где рассказывается об опытах приобщения к церковному пению поволжских инородцев, отдельные очень выразительные страницы казанских глав, главы о С. А. Рачинском и т. д. Широта содержания «Воспоминаний» Смоленского, отражающая талантливость и многосторонность натуры их автора, который был прежде всего деятелем жизни, потребовала в ряде случаев подробного комментирования, с привлечением других материалов из архива Смоленского. Публикуемый после «Воспоминаний» биографический очерк Н. Ф. Финдейзена отчасти восполняет не освещенный в «Воспоминаниях» последний период жизни автора и расставляет некоторые важные вехи и акценты в отношении всей его биографии.