Со дня смерти Ромео и Джульетты прошло немало лет, а вражда между родами продолжается. Командир наемников Бенволио Монтекки пытается захватить неприступный город Сермонету, в котором правит Розалинда Капулетти.
«У всякого домового – своя придурь. Есть такие, что хлеба не едят, им пирожок подавай, сыр, сливки. Есть противники молочной пищи. Есть любители начищать чугунные сковородки, которых под угрозой смерти не заставишь прикоснуться к сковородке с тефлоновым покрытием. А вот у Тимофея Игнатьевича придурь была совсем прискорбная – он жениться не хотел…»
«Отродясь не задумывались домовые, от кого они ведут свой род. Спокон веку живут при людях, порядок блюдут, понемногу плодятся и размножаются, а для долгих размышлений у них просто времени не остается. Но иногда задуматься все же приходится – и не от хорошей жизни!..»
«Дом был старый, население в нем – почтенное и постоянное. Домовой дедушка Мартын Фомич сперва радовался, глядя, как в хозяйстве прибавляется книг. Ему нравилось, когда глава семейства не шастал вне дома, а сидел чинненько в кабинете, книжки читал, записи делал. Однако настал день, когда, глядя на эти сокровища, Мартын Фомич крепко поскреб в затылке. Они громоздились уже и на полу – не то что на шкафах и подоконниках. Сам он был немолод, за хозяйством досматривать привык, но эти залежи освоить и содержать в порядке уже не мог. Пришлось искать помощника…»
Дорогие читатели! С удовольствием представляем новую вещь замечательного новосибирского писателя Геннадия Прашкевича «Маша и нетопырь». Что это? Новелла? Отрывок из романа? Будущая повесть? «Откуда же мне знать? сказал нам Геннадий Прашкевич. Есть вещи, писать которые садишься с ясным пониманием того, что это будет. А есть некий туман сладковатый, как дым далекого костра, и герои его столь же туманны, нежны, хотя каждого видишь до самых мелких деталей. Может, это повесть о мире фантастов… Или повесть о смещениях времен… Или повесть о любви, о чем, собственно, только и следует писать… Не знаю… Увидим, когда туманность сгустится в яблоко.»
«– Хочешь выпить? – Да, – сказала она, рассматривая календарь. И упрямо оттопырила губу: – Только не эту дрянь. В ней привкус песка. Или пыли. – Но это придает вину своеобразный оттенок. Это самое вкусное, что есть на Марсе. – Я согласна на самое невкусное, что есть на Земле. Лейя упрямо наклонила голову…»
«Проклятые эти кабачки не выходили из головы несколько дней. Наконец, купила пять бледных, глянцевитых, ровненьких… Поздно вечером пожарила, а утром наскоро приготовила соус и попросила Гришку завести продукты питания Лиле. Кроме кабачков, образовался салат свекольный и творожная замазка. Зубов у Лильки практически не было. Мозгов тоже было немного. И красоты. Собственно, состояла она из большого жидкого тела и тихой доброты…»
«Вот зеркало – в нем отражается тридцатипятилетняя женщина с большими глазами, наружными уголками чуть вниз, с большой грудью, тоже чуть вниз, и красивыми ногами с тонкими щиколотками, выгнавшая из дома не самого плохого на свете мужа, и притом уже не первого, а второго… Еще отражается в большом зеркале часть маленькой, но очень хорошей квартиры в одном из самых прекрасных мест в Москве, на улице Поварской, во дворе, полукруглое окно выходит в палисадник. Потом их, конечно, выселят, но тогда, в середине восьмидесятых, они еще жили как люди…»
«С вечера поднялся низовой ветерок, он задирал бабам юбки и холодил ноги, а к утру пошел дождь. Молочница Тарасовна принесла трехлитровую банку утренней дойки молока и сказала Жене, что дождь теперь зарядил на сорок дней, потому что нынче Самсон. Женя не поверила, но расстроилась: а вдруг правда? Она с самого начала лета сидела в деревне с четырьмя – двумя своими, Сашкой и Гришкой, и двумя подброшенными, дружески-родственными, крестником Петькой и сыном подруги Тимошей. Четыре мальчика от восьми до двенадцати, небольшой отряд. С мальчиками Женя умела управляться, их природа была ясна, и предсказуемы были их игры, и ссоры, и драки…»