Рассказы
Различные книги в жанре РассказыСолнечный удар (сборник)
Иван Бунин (1870–1953) – первый русский лауреат Нобелевской премии (1933), выдающийся мастер слова, безупречный стилист. Писателю свойственно понимание любви как роковой силы, любви-страсти. Лишь мгновения есть у влюбленных. Подлинное чувство для И. Бунина – всегда недостижимая вершина, к которой стремится человек, но никогда не обретает навсегда, до конца своих дней. В этом и заключена трагичность человеческого существования, обреченного не воплотить свое главное предназначение – любить.
Гандикап – павлиний хвост. (Сборник рассказов)
Гандикап, в спортивном смысле – фора, отрыв от команды соперников. А в психиатрическом понимании – осмысленное намерение жить придуманной жизнью: выпендреж, говоря по-народному. В животном мире гандикап – это способ охранять свою территорию и владеть самками. Самый эффектный гандикап у павлинов – всем гандикапам гандикап. Хотя, по мнению специалистов, мозгов у павлина меньше, чем у курицы. В человеческом обществе свои гандикапы. Особенно ярко они выражены у цирковых клоунов, эстрадной попсы, генералов и «потомственных» казаков. Персонажи произведений, вошедших в данный сборник, каждый по своей особенности демонстрирует свой «павлиний хвост». Чтобы «обозначить» свою «индивидуальность» и оторваться от команды соперников при забеге на жизненную дистанцию. Необходим «павлиний хвост» и при соперничестве на выборах бригадира портовых грузчиков, когда гандикапство кандидатов на пост бригадира, как в миниатюре, повторяют гандикапы из мира большой политики. Необходим гандикап и туповатому служаке, размечтавшемуся быстро стать полковником. И простые женщины из заурядной конторы, проводящие рабочие будни в одном кабинете, ну, никак не могут обойтись без ежедневного, хоть маленького гандикапчика. И, однако ж, негандикапствующий, скромный парень-шоферюга спасает от смерти компанию гандикапствующих подростков. А некто, из партийных больших функционеров, ради своего «павлиньего хвоста» готов и весь мир уничтожить. Сатирические, драматические и даже трагические рассказы о «гандикапстве» в жанре современной прозы. Совсем, как в жизни.
Там, где должна быть…
Он сидит напротив. Чужой и свой – одновременно. Некогда эпицентр моего женского счастья, который сейчас воспринимается как неотъемлемая часть прошлого, но при этом далекого, туманного и уже не важного, что ли. Он – «был», в рамки «есть» – не входит. «Еще два года назад я изнывала в тоскливом ожидании тебя, считая твои объятия спасательным кругом, а сегодня все – никак. Будто сердце перепрограммировали…» Мысли-воспоминания обуревают, но я сдерживаюсь, не произношу их вслух. Поздно. Признаюсь, я не могу уверенно сказать: любовь прошла без следа. Слишком легкомысленное объяснение для такого мощного, переворачивающего все с ног на голову чувства. Просто появилось что-то не менее мощное, что заволокло то полыхающее и уводящее от реальности. Разочарование? Может быть. Но я уверена, что со временем это разочарование сделает меня открытой чему-то новому.
Эвакуация
«Автобус свернул на Садовую и, приблизившись к дому культуры асбестоцементного завода, чуть притормозил. Пассажиры дружно ухватились за поручни. Карпов, прижатый к ледяным дверям, сделал судорожную попытку найти точку опоры и на случай, если сохранить равновесие не удастся, наметил крепкую спину в черном пальто. Коренные жители Оконечинска знали, что маршрут номер восемь проходит через огромную рытвину, которую автобусу никак не миновать, – разве что он выйдет на встречную полосу. Карпову же, как оконечинцу некоренному, пришлось прочувствовать эту особенность местного ландшафта собственной макушкой. Даже спустя полтора года он безошибочно узнавал салон, в котором получил «боевое крещение»: небольшую вмятину в потолке над задней площадкой так и не выправили. То ли по лености, то ли, как говорится, в назидание…»
Дипмиссия
Выпускник Дипломатической Академии Альберт Новиков был принят в состав Чрезвычайной миссии в должности помощника «Господина Чрезвычайного Посла». Работа послов заключалась в установлении контакта с внеземными цивилизациями любой ценой.
Двое
«Голубь на оледенелом подоконнике выглядел как живой. Многие его и принимали за живого. Оскальзываясь на раскатанных лужах, люди однообразно двигали ртами и летели дальше за шарами-гирляндами, елками-палками и прочими суетными радостями Последнего Дня. Голубь смотрел на прохожих ясными черными глазами, смотрел без укора и без зависти, насквозь, словно там, за дорогой, увидал такое, от чего замер и уже не мог пошевелиться. Казалось, он сделал какое-то бесконечно важное открытие и понял, что двигаться больше не нужно. И этим мгновенно возвысился – над промерзшей бестолковщиной тротуара, над исцарапанными инеем окнами и даже над окоченелым беззвездным небом. А может, он просто издох…»
Двадцать минут из жизни Антона Соболева
Жарким летним деньком к 30-летнему Антону Соболеву позвонили в дверь. Каково же было его удивление, когда в пожилом мужчине, стоящем на пороге, он узнал себя.
Это я
«– Это я. – Ты?.. – Глупый вопрос. – Да… наверно. – Человек в голубой майке провел пяткой по полу, словно убеждаясь в его существовании, и выпрямился на табурете. Глаза он не закрыл, это ему не требовалось. – Значит, опять ты… – Я мешаю? – Голос не обиделся, только спросил. Он либо требовал ответов, либо отвечал сам, но своего отношения при этом не выказывал. – Иногда, – признался человек. – Иногда ты мне не просто мешаешь, а… э-э… как бы… – Трудно выразить мысль? Я заметил, это с тобой не впервые…»
Катарсис ефрейтора Тарасова
«Костик воткнул лопату в землю и облокотился на отполированный бесчисленными ладонями черенок. Вздохнул, сдвинул шапку на затылок, утер лоб. Пыльный, с комочками прилипшей грязи рукав оцарапал кожу, и Костик нервически подвигал бровями. Поднял голову и снова вздохнул. Поясницу ломило, плечи ныли. На пальцах пульсировали красные припухлости будущих мозолей. Он повел глазами – ничего нового…»