Верить ли жуткому предсказанию незнакомой старухи? Ведь прошло уже три года, а в судьбе Аннушки ничего не изменилось… Но однажды тетя принесла в дом старинную картину. Темной ночью изображение ожило: нарисованная дверь приоткрылась, зашевелилась странная фигура, скрывавшаяся за ней. А дальше началось такое, что… Аннушка поняла: каждое слово в том давнем предсказании – правда!
«Храп в купе стих только под утро. Пока Лена и Нина пили чай в пыльной щели между дерматиновыми полками, попутчик спал тихо, как младенец, и казался вполне довольным жизнью. В половине восьмого утра Лена и Нина вышли на асфальтовую ленту перрона, растрескавшегося и мокрого. Одинокий носильщик попытался навязать свои услуги, а когда это не удалось, просто пошел следом, и железная телега его грохотала, будто катафалк. Сумерки растворились, обнажив далекий лес, здание вокзальчика и площадку с желтым автобусом; на боку автобуса краснела большая, наполовину ободранная наклейка: “Загоровск – город живого дерева!”»
"Вовка почему-то был уверен, что нож следует хранить подальше от посторонних взглядов и прикосновений. Хотя нож внешне не представлял собой ничего особенного: пожелтевшая от времени костяная рукоять, тусклое лезвие, правда очень острое, когда Вовка первый раз, проверяя заточку, провел по лезвию пальцем, брызнула кровь, порезался. На рукояти полуистертые буквы или знаки, не разобрать, как Вовка ни напрягал глаза".
В пятницу, тринадцатого числа, Толик решил устроить «кошмарные посиделки». Он собрал друзей в брошенном доме, и они принялись рассказывать друг другу страшные истории. Классный получился вечерок! Ребята не догадывались, что вскоре их ждут чудовищные сюрпризы. К одной из участниц вечеринки собирается в гости призрак, другую хотят казнить ожившие куклы. А самое ужасное в том, что… проклятая пятница не собирается заканчиваться!
«… Не странно ли, что это погружение на дно вместе с Ленинградом, Катенькой, ночной Невой, что этот тайный, внятный только мне звук, возникающий от скрещения тишины и памяти, – что потом он с помощью чернил, бумаги, типографии обретет плоть и получит такое обыденное, общепринятое, всем доступное наименование: книга? – Вы еще не читали «Спуска под воду?» – Нет. А про что там, про работу водолазов? – И не читайте, скучища. – Неправда, непременно прочитайте! в этой книге что-то есть. Хотите принесу? Там никаких водолазов. Книга… Она будет стоять на полке вместе с другими, ее будут брать в руки, перелистывать, ставить на место. Вытирать пыль – пыль с этой вот сегодняшней здешней тишины, сквозь которую кo мне возвращается Алешин голос и плач Кати-маленькой… »
«…– Я хотела бы узнать, – начала Софья Петровна, согнувшись, чтобы получше видеть лицо человека за окошечком, – здесь ли мой сын? Дело в том, что он арестован по ошибке… – Фамилия? – перебил ее человек. – Липатов. Его арестовали по ошибке, и вот уже несколько дней я не знаю… – Помолчите, гражданка, – сказал ей человек, наклоняясь над ящиком с карточками. – Л и патов или Л е патов? – Липатов. Я хотела бы сегодня же повидаться с прокурором или к кому вам будет угодно меня направить… – Буквы? Софья Петровна не поняла. – Звать-то его как? – Ах, инициалы? Эн, эф. – Нэ или мэ? – Эн, Николай. – Липатов, Николай Федорович, – сказал человек, вынимая из ящика карточку. – Здесь. – Я хотела бы узнать… – Справок мы не даем. Прекратите разговоры, гражданка. Следующий! …»
Скорее, городские похождения Лебедева, зовущего себя Гинчем: салоны, карты, пьянки, попытки сочинять, стыд, магазины, интриги, любовь… Сугубо реалистическая повесть. Удачная «панорама общества» начала века, представляющая уже и исторический интерес… © FantLab.ru
«Первый Петр в династии Романовых и первый император Российской Равнины, Петр Алексеевич сын-Романов, однажды, в парадизе своем Санкт-Питер-Бурхе, пропьянствовав день у сенатора Шафырова в „замке“ на Кайвусари-Фомином острову, направлялся в ботике по реке Неве на Перузину-остров, в трактир Австерию, дабы допьянствовать ночь…»
«…В пустыне, в ночи, под пальмами и звездами, отдыхая около своих белых мазанок, или около верблюда, или около оаза – поют о мастере, который должен быть осторожен с глиной, ибо и глина есть память любви и лет…»
«Расспросить мужиков о матери сырой-земле, – слушать человеку уставшему, – станут перед человеком страхи, черти и та земная тяга, та земная сыть, которой, если-б нашел ее богатырь Микула, повернул бы он мир. Мужики – старики, старухи, – расскажут, что горы и овраги накопали огромные черти, такие, каких теперь уже нет, своими рогами – в то самое время, когда гнали их архангелы из рая».