«На заре, в румяном утреннем небе горит крупная, яркая звезда. Луч её дрожит на белой стене, словно хочет начертить на ней рассказы о всём, виденном ею там и сям на нашей вращающейся земле…»
«Отправляемся в Париж, на выставку! Вот мы и там! То-то была поездка, настоящий полёт, и без малейшей примеси колдовства: пар мчал нас и по морю и посуху. Мы живём в сказочное время!..»
«Ты ведь знаешь сказание о Хольгере Датчанине? Мы не собираемся пересказывать его, а просто спрашиваем, помнишь ли ты, что Хольгер Датчанин покорил великую Индию до восточного края света, до самого „солнечного дерева“, как рассказывает Кристьерн Педерсен. Ты ведь знаешь, кто был Кристьерн Педерсен? А и не знаешь – не беда! Хольгер Датчанин вручил власть над страной священнику Йоне. Знаешь ты что-нибудь о священнике Йоне? А и не знаешь – тоже не беда! Он не играет в нашем рассказе никакой роли. Мы расскажем тебе о солнечном дереве, растущем „в Индии, на восточном краю света“, как толковали во время о́но люди, – они не учились географии, как мы с тобою, но и это ведь не беда!..»
«Окрестности Кьёге довольно голы; положим, город лежит на самом берегу моря, а это уж само по себе красиво, но всё же окрестности могли бы быть покрасивее. А то куда ни обернёшься – плоское, ровное пространство, до леса не скоро и доберёшься. Освоившись хорошенько с местностью, можно, впрочем, и тут напасть на такие красивые местечки, что потом будешь скучать о них даже в самом восхитительном уголке земного шара. Вот, например, на самой окраине города, сбегали вниз к быстрой речке два простеньких, бедненьких садика, и летом здесь было прелесть как хорошо! Особенно для двух ребятишек: Кнуда и Иоганны, которые день-деньской играли тут; они были соседями и пролезали друг к другу сквозь кусты крыжовника, разделявшего их садики…»
«– Ну и обед был вчера! – рассказывала старая мышь другой, не участвовавшей в пире. – Я сидела двадцать первой от самого мышиного царя, – место довольно почётное! Блюда, скажу я вам, были подобраны прекрасно! Затхлый хлеб, жирная кожа от окорока, сальные свечи и колбаса, а потом то же самое с начала, – как будто два раза пообедали! Настроение за обедом было самое оживлённое, болтали всякий вздор, – совсем как в семейном кружке! Съедено было всё до крошки; одни колбасные палочки остались. О них-то и зашла речь, т. е. собственно о супе из колбасной палочки…»
«В Копенгагене есть улица с забавным названием „Хюсхен-стрэде“. Почему она так называется и что означает это название? Слывёт оно немецким, но, право, немцы тут ни при чём. Следовало бы выговаривать „Häuschen“, а выговаривают Хюсхен; „Häuschenstræde“ же значит: „Улица маленьких домиков“. В ней и, правда, ютились домишки, вроде деревянных ярмарочных балаганчиков, разве чуть побольше, да с окошками…»
«Далеко-далеко, в той стране, куда улетают от нас на зиму ласточки, жил король. У него было одиннадцать сыновей и одна дочка, Элиза. Одиннадцать братьев-принцев уже ходили в школу; на груди у каждого красовалась звезда, а сбоку гремела сабля; писали они на золотых досках алмазными грифелями и отлично умели читать, хоть по книжке, хоть наизусть – все равно. Сразу было слышно, что читают настоящие принцы! Сестрица их Элиза сидела на скамеечке из зеркального стекла и рассматривала книжку с картинками, за которую было заплачено полкоролевства…»
«В открытом море вода синяя, как лепестки красивейших васильков, и прозрачная, как тончайшее стекло. Но зато и глубоко же там! Так глубоко, что никакие якори не достанут до дна, и на него пришлось бы поставить немало колоколен одну на другую, чтобы верхняя высунулась из воды. На дне морском живут русалки…»
«Снежная королева» – одна из лучших сказок Андерсена, это трогательная и светлая история о самом важном: о чистой, настоящей любви, которая делает даже слабого человека стойким, решительным и смелым. В книге дан классический перевод Анны и Петра Ганзен без сокращений и комментарии к тексту для взрослых читателей. Это замечательная возможность читать сказку Андерсена всей семьей и прекрасный повод поговорить с детьми о вечных ценностях.
«– Ну и обед был вчера! – рассказывала старая мышь другой, не участвовавшей в пире. – Я сидела двадцать первой от самого мышиного царя, – место довольно почётное! Блюда, скажу я вам, были подобраны прекрасно! Затхлый хлеб, жирная кожа от окорока, сальные свечи и колбаса, а потом то же самое с начала, – как будто два раза пообедали! Настроение за обедом было самое оживлённое, болтали всякий вздор, – совсем как в семейном кружке! Съедено было всё до крошки; одни колбасные палочки остались. О них-то и зашла речь, т. е. собственно о супе из колбасной палочки…»