«Поговорим просто о насекомых. Шестиногих летающих и нелетающих спутниках человека. Появившихся за миллионы лет до нашего появления и – я от души надеюсь – имеющие все возможности в процветанию после гибели последнего homo sapiens…»
"Гражданские песни умерли, подобно олимпийским богам в христианском Древнем Риме. Попытка оживить их есть не что иное, как гальванизация трупа. Дело, всегда бывшее неблагодарным и бесполезным. Я все понимаю. Но… "
Данный очерк является даже не военной публицистикой, а узкоспециализированным техническим материалом о пистолетах с длинным ходом затвора. Реальное место ему – в соответствующем профессиональном журнале, буде такой существовал бы в нынешней России.
Эта повесть начинает тему, которая находит свое продолжение в романе «Ошибка» и завершается в романе «Снайпер». Она основана, во-первых, на воспоминаниях одного из моих свойственников со стороны первой жены. Во-вторых, на реальной истории сборища нацистских ублюдков – зондеркоманды СС «Дирлевангер», все 4000 служащих которой были расстреляны советскими войсками на месте за свои чудовищные преступления. В-третьих, на газетном очерке, где была описана попытка того, что совершил главный герой. Во всяком случае, прочитав «Вину», умный задумается.
«Есть, впрочем, еще одно: травяной холм с простым – как у всех – памятником, наспех сваренным из железного листа. Но это для нее существует словно само по себе, никак не связываясь с сыном. Ведь она никогда не видела Андрюшу неживым…»
«О, если б ей снизошло отпущение и не надо было вскакивать утром, тащиться на работу, рыскать по магазинам, готовить, мыть, стирать, гладить – о господи, если бы…»
"И все-таки – старушка напоминала птичью лапку. Стоило сказать даже точнее: лапку синицы. Пушистые и желтогрудые, они каждый день мелькали за окном – перепрыгивали по дереву, раскачивались на обледенелых ветвях, крепко цепляясь тоненькими черными пальчиками…"
«Слониха Дэйзи была примой цирка зверей Станислава Залевского. И одновременно его головной болью. Она появилась тут уже во взрослом возрасте лет десять назад…»
«Попугай был очень старый. А, может, и не был. Сам он своего возраста не ощущал и нимало им не интересовался. Но люди уважительно разглядывали его белые перья и красный хохолок, кривой сомкнутый клюв и литые когти. Они говорили, что попугаи живут страшно долго – целых триста лет! – и этому, наверное, около того…»
«Очередь волновалась глухо, как бывает всегда перед самым открытием, когда напряжение многочасового ожидания, достигнув критической точки, дрожит на волоске…»