Неверно застегнув верхнюю пуговицу, неверно застегнешь и остальные. Начав излагать историю какой-либо дисциплины в тех наивных понятиях, когда эта дисциплина только намечалась, непременно выстроишь наивно и понимание самой дисциплины. Так, с 12-го века историю России принято начинать призванием в 9-м веке Рюрика – так учит первая дошедшая летопись. Но ее давно сочли не во всем достоверной, а сама история Руси известна много раньше Рюрика, причем не из летописей, а из археологии и свидетельств современников. Целые пласты истории остаются вне понимания, а потому без описания. С чего началась наука Европы, с чего восточная? Было ли где иначе? Что назвать началом науки о случайности, о сознании, об эволюции (Космоса, Земли, жизни, языков, обществ)? Такие вопросы задают редко, приемлемых ответов обычно нет, и дисциплины остаются без обоснования, выглядя возникшими сразу, словно Афродита из пены морской. Это и есть синдром Афродиты (СА). Задачи науки, принятые когда-то как исходные, без анализа альтернатив, часто становятся жесткими рамками, подавляющими всякое исследование вне их. Не смея выйти за эти рамки, дабы не потерять место в «нормальной науке», многие всю жизнь заняты «решением головоломок», а не поиском новых путей понимания природы и общества, в том числе – путей выхода из бедствий. Особо это относится к “экспертам”, ибо как раз они, считая себя знающими всё нужное, не озабочены поиском основ своей отрасли, а потому и поиском непривычных альтернатив. Ныне это ведет цивилизацию в кризис и даже в тупик. Так, архаичное понимание случайности – только через вероятность как меру – ведет к перекосу процесса познания и прогнозирования, что не раз вело к трагедиям. Похоже в биоэволюции, политэкономии, гражданской истории и т.д. В каждом Разделе, по выявлении СА, делается попытка наметить первые шаги (или хотя бы их направление) в новом решении задач данной дисциплины. Хотя СА зафиксирован пока лишь в нескольких разделах нескольких дисциплин, автору уже ясно, что преодоление (где это требуется) синдрома может помочь в поиске выходов из кризиса там, где с обычных позиций их не видно. Поняв это, автор решил издать нынешний, 4-й, том, как более актуальный, впереди тома «На Олёкму лебеди», заявленного в качестве 4-го в 3-м томе.
Рассказано, как ученый, углубляясь в свою науку, обнаруживает, что основные ее положения ниоткуда не следуют, ни на каком материале не основаны, а просто приняты на веру еще тогда, когда основные факты не были собраны и упорядочены. Часто факты, притом жизненно важные ныне, решительно противоречат принятым нормам, но, как говорят скептики, «тем хуже для фактов». Почему так? Герой повестей и очерков (опубликованных здесь и ранее), по установкам своим один и тот же, пытаясь понять, в чем тут дело, обнаруживает, что данное обстоятельство носит по сути религиозный характер. Давно ли так? Обращение к истории науки показывает, что подмена обоснования верой идет из Средних веков (когда авторитет был выше наблюдения, а доказательством обычно считалось согласование с авторитетом), причем в науке есть несколько общепринятых методов подмен, незаметных большинству. Известны они в явном виде лишь горстке науковедов, о которых масса ученых не знает ничего. Наш герой поначалу тоже ничего этого не знает и вынужден сам открывать азы науковедения. Затем он сам становится науковедом, что позволяет ему переосмыслить сделанное им самим в конкретной науке. Почти (а порою совсем) не имея поддержки коллег, герой Повести много рассказывает о своей науке возлюбленным (а они очень разные), причем любовь и наука во многом оказались неразъединимы. Героини Повести, поначалу ничего не понимая ни в его науке, ни его взглядах, хотят от него простейших примеров и объяснений, что полезно и читателям книги, и самому герою, ибо простейшие вопросы часто бывают главными в обосновании науки и практики. (Например, почему монета, даже несимметричная, падает каждой стороной почти одинаково часто; или, почему лиса рыжая.) Иногда роль героинь становится для героя решающей – и в науке, и в самой его жизни. А жизнь вокруг кипит. В конце книги добавлены статьи, не вошедшие в сборник «Взаимосвязи жизни».
Согласно аннотации к тому 1, предполагалось, что том 2 будет отведен «Повести о судьбе и случае» и приложениям к ней. Однако пандемия коронавируса (COVID-19) спутала все планы. Повесть, пусть и наиболее соответствует общему заглавию «Историк науки в вихре событий», но написана она давным-давно и может подождать еще, а сейчас надо рассказать о том новом, что ждать не должно. Но, поскольку нет надежды, что основной читатель осилил книгу «Автопоэз» (см. список работ автора) и последовавшие за ней работы, мне пришлось сперва, по возможности коротко и облегченно, обходясь минимумом терминов, изложить основы нынешнего понимания эволюции. Насколько удалось, они сведены в единый рассказ. Автобиографический материал рассыпан по всей книге. Вступление рисует, кроме прочего, пик интереса общества к эволюции жизни и человечества, пройденный на грани тысячелетий и ныне уже оставшийся в прошлом. В нашем веке пошел спад интереса, и такого рассказа, как Вступление, больше не опубликуют. Даже грозная пандемия не побудила «специалистов» по эволюции хоть что-то о ней высказать. «Вирус мутирует» – вот и всё, что предложено ими ученым и практикам, хотя на мутацию в обычном генетическом смысле это совсем не похоже. Начиная с Раздела III, следует изложение совсем нового. Тот, кто и так знаком с проблемами эволюции и иммунитета, может начать чтение отсюда. Основная мысль: мы живем в годы акта эволюции биосферы, частью которого являются пандемия и прочие катастрофы. Так что борьба с пандемией требует не столько санитарно-полицейских мер, сколько понимания ее природы и встраивания нашей жизни в единый процесс эволюции. Книга рассчитана на всех, кого волнует судьба планеты и жизни на ней.