Шанс милосердия. Сергей Юрьев

время, считалось роскошью.

      – Флора! Вы создали поистине исторический документ! Так точно, так кратко и ёмко отразить суть текущей ситуации дано немногим. Я просто восхищён. Вот, например, это место. Э-э-э… Да! «Никто не вправе пытаться разрушить тот мир чистоты и гармонии, который мы в едином порыве хотим противопоставить надвигающемуся хаосу». Великолепно! В точку! Когда-нибудь, дорогая Флора, я буду гордиться, что мне посчастливилось с вами общаться. Да! Сахарку. Пожалуйста. Сейчас я попрошу принести рогалики. Нет. Извиняюсь. Арабела занята. Перепечатывает вашу выдающуюся речь. Я бы сам сходил до буфета, но, увы. Не могу покинуть пост в урочное время. Не имею права. А вот чаю налью. Сам. Не буду отвлекать мою замечательную секретаршу, а то ошибок наделает.

      Флора, обжигаясь, проглотила горячий чай, даже толком не ощутив его вкуса. Ей хотелось как можно быстрей покинуть этот кабинет. И то, что написанный ею текст вызвал такое бурное одобрение канцелярской крысы, казалось ей оскорбительным. Одно утешало: предстоящее выступление на митинге повышало её общественную значимость, а значит, могли вырасти шансы найти новую работу. Хотя бы в той же Высшей школе искусств, где обучались студенты-стукачи, благодаря которым она и влипла в эту историю. А что! Не бросай в небо камень – может и по голове шмякнуть…

      Толпа успокоилась и приготовилась внимать первому оратору. Бел-пахати выждал ещё насколько секунд и начал свою речь:

      – Друзья! Сограждане… Сегодня мы провожаем достойных граждан Катушшаша, наших братьев и сыновей, в действующую армию. Скоро, очень скоро они наденут солдатские мундиры, возьмут в руки оружие и отправятся туда, где решается судьба не только нашей благословенной Империи, но и всего мира! Да! Я ничуть не преувеличил значимости того, что сейчас происходит на фронтах. Сейчас нам, как никогда, нужна победа над полчищами озверевших врагов, которые не щадят ни женщин, ни стариков, ни детей, которые мечтают сровнять с землёй наши города и селенья…

      Он говорил уверенно и твёрдо, что никак не вязалось с его тщедушным видом. Резервисты, которых было сотни три, стояли прямо напротив трибуны стройными рядами, и даже то, что большинство были одеты в лохмотья, не заставляло усомниться, что они, как положено, выполнят свой долг и жизни за Родину не пощадят. А какой смысл надевать приличную одежду, если ещё перед погрузкой в эшелон всё их гражданское тряпьё полетит в большой костёр, разведённый на привокзальной площади? На выходе из бани, что расположена рядом с паровозным депо, им выдадут новенькое обмундирование – и прощай гражданская жизнь. Среди резервистов были мужчины самых разных возрастов – от подростков до пожилых граждан, и ещё среди них затесалось несколько юных девушек, явных добровольцев. Всё-таки два десятилетия непрерывного промывания мозгов сделали своё дело.

      Она испугалась собственных мыслей, как будто их мог подслушать стоящий рядом шурта или, что ещё хуже, пристроившийся за спиной переодетый в штатское сотрудник Службы Общественного Спокойствия. Почему-то их легко было выделить из толпы по одному только вечно сосредоточенному