Инкуб. Сергей Шведов

Кобяков.

      – Я пока еще в здравом уме, Эдик, – поморщился Завадский. – Человек явно не в себе и его откровения только запутают следствие. Как вы думаете, профессор?

      – Абсолютно с вами согласен, – тряхнул Попеляев благородной сединой. – Что касается меня, то я врач и просто обязан блюсти профессиональную тайну. Тем более, что истинный убийца Маргариты Мартыновой уже изобличен, более того признал свою вину и чистосердечно раскаялся в содеянном. Я присутствовал на процессе.

      – Тимонин действительно был сатанистом? – спросил заинтересованный Завадский и тут же, спохватившись, добавил: – Прошу к столу, господа.

      Кобяков столь стремительно ринулся к пище телесной, что вызвал улыбку на чуть подкрашенных губах хозяйки. Впрочем, волчий аппетит Эдуарда скорее порадовал Елену Семеновну, чем огорчил, тем более что Завадский с Попеляевым, увлеченные разговором, большого интереса к еде не выказали. Профессор рассказывал о процессе над сектантами. Однако, по его словам, Тимонин казался скорее романтиком и археологом – любителем, чем глубоко верующим человеком.

      – Но ведь говорили о жертвоприношении? – припомнил события двухлетней давности Кобяков.

      – Досужие сплетни, – пожал плечами Попеляев.

      – А как же серебряная пуля?

      – Скорее всего, это тоже выдумка, во всяком случае, на суде о ней даже не упоминали. Тимонину вменили в вину неосторожное обращение с оружием, повлекшее смерть человека.

      – А карабин, из которого убили несчастную, действительно принадлежал ему? – спросила Елена Семеновна.

      – У суда на этот счет не возникло ни малейших сомнений, – ответил Попеляев. – У меня, признаться, тоже.

      Зато у Кобякова сомнения возникли. Что и неудивительно после сегодняшних откровений Валентина Васильевича. Брагинский вполне мог подбросить свой карабин простодушному юноше, а то и просто заплатить ему за нужные признания в суде. В любом случае, Брагинский поступил мудро, что говорило скорее в пользу его здравомыслия, чем психического расстройства. Бизнесмен действовал в критической ситуации на редкость хладнокровно и расчетливо в отличие от своих партнеров, впавших тогда в панику, граничащую с истерикой. Ну и кто после этого псих?

      – У Брагинского больше не было детей? – спросил Завадский у Попеляева.

      – Насколько я знаю, Кирилл его единственный ребенок. Юноше сейчас лет семнадцать, по-моему.

      – Вы его видели?

      – К сожалению, нет, – развел руками профессор. – Я даже не знаю, был ли он в ту роковую ночь на холме.

      – А если был, то вполне мог заподозрить своего отца в предумышленном убийстве? – жестко спросил Завадский.

      – Мог, – не стал спорить профессор, поднимаясь из-за стола. – Прошу прощения, господа, но я вынужден вас покинуть.

      – Я вас провожу, Семен Александрович.

      Пока хозяйка и гость расшаркивались у порога, Кобяков доел третью котлету и сейчас мучительно размышлял, удобно ли брать