Ожерелье из золотых пчел. Наталья Барабаш

гул, и улыбнулся: нет, не так. Сколько ему тысяч лет.

      Встреча с антикваром

      Перед дверью без вывески в старом Ираклионе Димитрос несколько секунд постоял. Еще раз прикинул, стоит заходить или все же…

      А потом толкнул дверь.

      Колокольчик над входом надтреснуто звякнул, но никакого движения не произошло. Димитрос всмотрелся в душный полумрак заставленной всякой всячиной комнаты. Старинные люстры, туманные зеркала, толстопузые резные буфеты, напольные часы – футляры для времени, тикающие вразнобой.

      Среди тесноты умерших вещей не сразу его и разглядел. В углу между бюро и комодом за письменным столом развалился очень толстый грек с тяжелой львиной головой. Седые волосы завитками спадали на плечи. Огромный бугристый нос обвис, как парус без ветра. На вид ему было лет шестьдесят, но он вполне мог бы сидеть здесь с начала времен.

      Хотя колокольчик у входа звякнул, хозяин будто его и не слышал.

      – Здравствуйте! – сказал Димка, не отходя от порога.

      Грек поднял голову и рассеянно скользнул по визитеру взглядом. Его спрятавшиеся под тяжелыми веками глаза были похожи на снулых рыб.

      Димка неуверенно шагнул к столу:

      – Я вот… Про вещь одну хочу спросить…

      – Показывай, – лениво сказал толстяк.

      – Я не продавать. Просто посоветоваться. Хочу узнать…

      – Показывай! – в надтреснутом голосе толстяка прозвучало раздражение.

      Димитрос знал, что Ионидис не любит болтать, никогда не торгуется, а сразу назначает цену.

      И себе цену тоже знает. Отец когда-то с ним работал, приносил потихоньку находки со дна, хотя рассказывать об этом не любил. В цене они, может, не сошлись. Сильно разругались, поэтому напоминать антиквару об отце Димитрос не стал.

      Он засуетился, полез в рюкзак, открыл не тот кармашек, чертыхнулся, наконец нащупал холщовый мешочек.

      Вытряхнул из него тяжелое ожерелье: дома он аккуратно почистил его от водорослей, но темный налет снимать не решился. Кто его знает, может, в нем вся ценность?

      Ионидис кивнул на стол – мол, клади.

      Димитрос расправил тяжелых пчел на коричневом сукне.

      – Я думаю, они золотые, – сказал он. – И очень старые. Не могли бы вы определить, сколько им лет?

      Ионидис не пошевелился, но Димка почуял, как собралось в комок его растекшееся по креслу тело.

      Быстрым движением толстенькой руки он цапнул ожерелье и поднес к глазам. Повертел. Поскреб ногтем. Отодвинул ящик, который сразу уперся ему в пузо, достал лупу в черной оправе. Уставился на ожерелье сквозь нее. Долго разглядывал что-то на застежке. Наконец поднял глаза на Димку.

      – Где взял?

      – Не важно. Я только хотел спросить – насколько оно старое?

      – Что еще у тебя есть? – Ионидис смотрел вроде бы по-прежнему рассеянно, но жилка у его виска забилась так, будто хотела уползти за ухо.

      – Ничего. Пока.

      – Ты достал это с затонувшего судна? Где? – Ионидис вдруг привстал из-за стола, опираясь руками