Выключить моё видео. Александра Евгеньевна Шалашова

играют, тренируются. Или на игре. Захотелось вдруг. Не знаю. Наверное, интересно. Но нужно теперь ждать, когда нога заживёт. Быстро растяжения проходят? Я однажды падал, в детстве, и что-то такое произошло, но совершенно не помню – может быть, и сейчас в ногах осталось немного растяжения, потому что левая заболела тоже, когда я поднялся с лавочки и пошёл в сторону дома.

      Иду, не оглядываясь, а когда оглядываюсь – сидит Сева один на скамейке, не встаёт, как был в тапочках.

      Малолеток у моего подъезда нет, а пусть бы сидели, пересмеивались.

      София Александровна

      – Алло. Алло, говорите. Говорите, я слушаю.

      – Алло. София Александровна? Слышно меня?

      – Да-да, кто это?

      – У вас что, мой номер не записан? Это Фаина Георгиевна. Вообще-то стоило бы записать. Надеюсь, ещё не спите?

      Не сплю, конечно. С Ваней хотели посмотреть «Красоту по-американски», уже сто лет в видеозаписях висит, но никак не могли добраться. А сейчас говорили – приготовим спагетти с томатным соусом, достанем «Изабеллу» из стенного шкафа под окном, включим фильм и два часа не будем думать ни о чём.

      Но вот не отключили телефоны… Ване и не страшно, потому что ему с работы вечером не звонят. А мне могут. И вот она звонит, нервничает.

      – Нет, не сплю. Что-то случилось? Я знаю про мужа Тамары Алексеевны.

      – Знаете. Хорошо, что знаете, но я не об этом хотела поговорить. Не о муже Тамары Алексеевны.

      – А о чём? Кстати, говорят, что 10 «А» хочет как-то помочь, решает…

      – Там мамочка-активистка из родительского комитета всё устроит. Но, повторяю, не об этом хотела говорить.

      – Да, сейчас. Извините.

      Закрываю трубку рукой, наклоняюсь к Ване.

      – Извини, пожалуйста. Это по работе.

      Он кивает, ставит фильм на паузу, а только титры пошли. Если разговор затянется, точно ничего не посмотрим. «Изабелла» пахнет остро и резко, раздавленными ягодами, гнилью, тёплой сладкой слизью. Впервые почувствовала этот запах в детстве, на море – возле санатория рос виноград, одичавший, ничейный, но крупный, дозревший. Хотела сорвать несколько виноградинок – не смотрел никто, да и можно, раз ничейный, а пахло сладко, приторно. Попробовала – и пахну́ло белой плесенью, влажной сладостью, вкусом пластикового стаканчиком из-под йогурта, что на жаре долго стоял и да ничего с ним не случилось, там же химия одна, не выдумывай, только всё равно пробовала ложечку и тихонько выливала в унитаз, а пустой стаканчик выкидывала в мусорное ведро. Но даже после ложечки казалось, что внутри всё в испорченном скисшем молоке, в котором из-за клубничного вкуса не замечаешь гнилостного вначале, а потом он приходит отчётливее и омерзительнее.

      Потому с тех пор любое вино пахнет той плесенью, но мне нравится этот запах – какие мы хорошие были, гуляли втроём по маленькому городу у моря, такому маленькому, что даже название не вспоминается.

      Потом ездила, узнавала. Выходила ночью из отеля, искала виноградные лозы, искала запах.

      Плотный и тяжёлый, как гроздья самой ночи.

      Скоро и наша ночь запахнет раздавленными ягодами.

      Иду