Сделай, чтоб тебя искали (сборник). Исаак Шапиро

более ценное – у неё щедрое сердце! А это не каждому дано. Ваше здоровье, Настя!

      – Та ви шо?! – Настя ладонью прикрыла рот, мяла лицо, глаза мокрые.

      После папиного тоста опять ожили голоса, заполнили комнату. Встретились друг с дружкой рюмки и стаканы, позванивали от удовольствия. Вилки, ножи снова начали трудиться.

      Мама наклонилась над моей головой и прошептала в Настино ухо:

      – Выпьем, чтоб Степан скоро вернулся…

      Настя кивнула и вслепую взяла рюмку.

      Бархотка

      Мама плакала навзрыд, кусала губы – и вдруг схватила мокрое полотенце, стала стегать меня. Было больно и страшно. Я вопил:

      – За что?! За что?!

      Но мама не слышала, продолжала клепать по чему попало.

      Прибежал Настя, прикрыла меня своим широким телом. Теперь все удары доставались ей.

      Потом, наверное, мама устала. Сидела, опустив голову, вытирала слёзы, а Настя рядом, гладила её по плечам:

      – Нэ берiть до серця! Прошу вас!

      А мне грозила кулаком и повторяла всегдашнюю поговорку:

      – Вiн закiнче тюрьмою!

      Тюрьма меня не пугала. Вон дядя Стас: работает в ней – и всегда весёлый. По утрам, умываясь, мурлычет песенки, посвистывает не хуже птиц. Значит, тюрьмы бояться нечего.

      Меня трясло от недоумения и обиды. По лбу стекали капли воды, повисали на кончике носа и смешивались со слезами.

      Если послушный, но, по словам Насти, «кволий дитина» наказан, если его лупцуют мокрым, скрученным полотенцем – из-за пустяка, ни за что, – конечно же он думает о смерти. Представляет себе, как лежит в гробу, а родители рыдают над ним, колотятся головой об стенку и швыряют в костёр все полотенца, которые есть в доме.

      У Насти привычка: всегда клянётся святым угодником. Не знаю, кто он, этот угодник, но тоже клянусь им: я не сделал ничего плохого.

      Мне захотелось сапоги.

      Папа не одобрил эту затею: нет смысла – у ребёнка растёт нога, через год новая обувь станет мала.

      Мама была согласна, что ноги растут. Но думает она наоборот: осенью сапожки придутся в самый раз – осенью ребёнок постоянно простужен. Тем более Акулыч обещал сделать на вырост, добавит стельки, можно будет ходить два-три сезона.

      – Нет, – поправил я маму, – Акулыч сказал не «ходить», а – «шлёндрать».

      Папа не стал спорить:

      – Ладно, если Акулыч сказал…

      Назавтра мы с мамой пошли в соседний дом.

      Акулыч разогнал рукой махорчатый дымок, снял мерку с моей ноги и, послюнив карандаш, что-то записал на отрывном календаре.

      – Для нашего героя надобно хром искать. Думаю, за две недели управлюсь. Готовься, орёл!

      Я спросил:

      – Их надо клеить?

      – Нет, парень, сапоги тачают.

      – Это как?

      – Будешь сапожничать – научишься.

      – Буду! – заверил я, глядя на инструменты, на коробочки с мелкими гвоздями.

      Акулыч называет их – тепсики.

      На следующее утро я собрался проверить, как продвигаются наши дела, но мама запретила:

      – Полработы не показывают. Закончит – позовёт. Он же сказал: