Абсолютное зло. Александр Мазин

после крови стало Светке тепло и весело и захотелось ужасно. Она Славку за рукав балахона дернула: давай. Встала на мраморную плиту на четыре точки, Славка балахон скинул и быстренько ее трахнул, вынул… И опять вставил. Но Светка сразу почувствовала: не он. Так не договаривались! Но внутри просто какой-то зуд образовался. А Николай, он хоть Славки поменьше, но… Короче, после Николая опять Славка пристроился. И так они раза три менялись. Светка обкончалась вся. Уже и сил не было. Руки-ноги разъезжались просто. Тогда они балахоны на плиту постелили, Светку на спину – и по новой. Так по кайфу ей еще никогда не было.

      А рядом, на соседней плите остальные Джейну нажаривали. Та аж визжала. Светка тоже орала. В кайф потому что.

      А потом кто-то гаркнул:

      – Менты!

      И как все ломанулись! Славка Светку за руку – и голяком через кладбище. Так и перли до самой ограды. Светка ногу порезала стеклом. Славка ее потом до трамвайной остановки на руках нес.

      В общем, клевое было посвящение. Только кролика жалко. Тогда ж Светка еще не знала, что ее тоже готовят… Вроде кролика.

      Глава вторая

      Миновав переезд, Степан Всеволодович крутанул руль, и «Нива» съехала с дороги на присыпанную гравием обочину.

      – Спешимся.

      – Зачем? – удивился Куролестов.– Тут почти у каждого машина, все время ездят. Дачный сезон.

      – Ничего, разомнемся. Близко ведь?

      – Близко,– согласился Куролестов, доставая из-под сиденья металлический прут.– Ты чего машину не запер?

      – Да брелок сдох. Ничего, через полчаса вернемся. Да и кто ее в темноте разглядит?

      Он был прав: в тени деревьев «Нива» была совершенно незаметна.

      Фонарей на улочке стояло три: все – в самом начале. Некоторые участки были подсвечены силами самих хозяев.

      – Через пять домов – наш,– сказал Куролестов.– Днем считал.

      – И как тут днем?

      – Тихо.

      Впереди послышалось монотонное пение.

      – Они?

      – Угу.

      Друзья осторожно двинулись вдоль заборов. Пение стало более громким и менее стройным.

      Нужный участок был окружен проволочной сеткой, почти полностью скрытой высоким кустарником,– свободны только ворота. В щель между створками был виден кусок просторного двора. Факелы, воткнутые в землю пятиугольником-пентаграммой, высвечивали с полдюжины фигур в балахонах с капюшонами на манер ку-клукс-клановских, но черных, а не белых.

      – Заклинания поют,– прошептал Петр.– По-еврейски, что ли?

      – Это латынь,– тихо ответил Суржин. Балахоны – это хорошо. Балахоны мешают двигаться.– Ну что, через забор?

      – Зачем? – Степан Всеволодович просунул между створками палец и откинул щеколду. Толчок – ворота распахнулись, и они вошли на участок.

      «Балахоны» продолжали подвывать. Внутри круга на козлах стоял гроб с приделанным к нему перевернутым православным крестом. А на гробе…

      – Ах, суки поганые! – прохрипел Петр.

      –